Майкл Роботэм - Подозреваемый

Из-за боли в груди и горле я чувствую легкое головокружение. Кутаюсь в серое одеяло. Руиз рассказывает мне, как всю ночь проверял имена, фигурировавшие в деле о защите прав ребенка. Он прогнал их через компьютер и выбрал нераскрытые смерти.

Бобби работал в Хетчмире садовником и уволился за несколько недель до гибели Руперта Эрскина. Он и Кэтрин Макбрайд посещали вместе занятия групповой терапии для членовредителей в клинике Вест Киркби в середине девяностых.

– А Соня Даттон? – спрашиваю я.

– Ничего. Морган не подходит под описание наркоторговца, который продал таблетки.

– Он работал в ее бассейне.

– Я это проверю.

– Как он убедил Кэтрин приехать в Лондон?

– Она приехала на собеседование. Вы написали ей письмо.

– Я этого не делал.

– Его написал Бобби. Он украл канцелярские принадлежности из вашего кабинета.

– Как? Когда?

Руиз видит, что я не верю.

– Вы упомянули о слове «Неваспринг», написанном на рубашке Бобби. Это французская компания, занимающаяся доставкой питьевой воды в офисы. Мы проверяем документацию из вашего медицинского центра…

– Он развозил заказы…

– Проходил мимо охраны с бутылкой на плече.

– Это объясняет, как он пробирался в офис, когда опаздывал на приемы.

На том конце пустыря, возле разрушенного забора, виден Бобби, лежащий на носилках. Санитар держит капельницу у него над головой.

– Он поправится? – спрашиваю я.

– Вы не избавили налогоплательщиков от оплаты судебного разбирательства, если вас это интересует.

– Нет, не это.

– Вам ведь его не жалко?

Я качаю головой. Может быть, однажды – через много лет – я вспомню Бобби и увижу пострадавшего ребенка, который вырос в дефективного взрослого. Но сейчас, после того, что он сделал с Элизой и остальными, я счастлив, что почти убил подонка.

Руиз следит, как двое детективов забираются на заднее сиденье машины «скорой помощи» и садятся по обе стороны от Бобби.

– Вы мне сказали, что убийца Кэтрин должен быть старше… более умудренным.

– Я так думал.

– И вы сказали, что мотив был сексуальным.

– Я сказал, что ее боль возбуждала его, но мотив был неясен. Одним из мотивов могла быть месть. Знаете, это странно, но, даже когда я уверился, что преступник – Бобби, я все еще не мог представить себе, что он смотрит, как она себя режет. Это слишком изощренная форма садизма. Но с другой стороны, он исследовал все эти жизни – и мою жизнь. Он был словно деталь пейзажа, которую мы не замечаем, сконцентрировавшись на переднем плане.

– Вы заметили его раньше других.

– Я натолкнулся на него в темноте.

«Скорая помощь» отъезжает. Из камышей взлетают птицы. Они кружат на фоне бледного неба. Скелеты деревьев тянутся вверх, словно хотят сорвать птиц с вышины.

Руиз подвозит меня до больницы. Он хочет быть там, когда Бобби привезут из операционной. Мы едем по Сент-Панкрас-вей и поворачиваем к отделению «скорой помощи». Мои ноги почти отказали, когда адреналин ушел из крови. Я пытаюсь выйти из машины. Руиз распоряжается достать кресло и везет меня в знакомую приемную общественной больницы с белыми ставнями.

Как всегда, инспектор начинает невпопад, называя дежурную медицинскую сестру «дорогушей» и заявляя ей, что надо «пересмотреть приоритеты». Она вымещает свое раздражение на мне, засовывая пальцы под мои несчастные ребра с ненужным остервенением. Я чувствую, что вот-вот отдам концы.

У молодого врача, которая зашивает мне губу, осветленные волосы, старомодная стрижка и ожерелье из осколков ракушек. Она, видимо, вернулась из какой-то теплой страны, где провела отпуск, так как кожа у нее на носу покраснела и шелушится.

Руиз наверху следит за Бобби. Даже вооруженный охранник у дверей операционной и общий наркоз, под действием которого находится преступник, не успокаивают инспектора. Может, таким образом он пытается извиниться за то, что не поверил мне раньше. Но я в этом сомневаюсь.

Лежа на кушетке, я пытаюсь держать голову ровно, пока иголка скользит в мою губу и нить стягивает кожу. Ножницы отхватывают конец, и врач отступает на шаг, любуясь рукодельем.

– А мама говорила мне, что я так и не научусь шить.

– Как смотрится?

– Надо было дождаться пластического хирурга, но я все сделала хорошо. У вас будет маленький шрам вот здесь. – Она показывает на ямочку под нижней губой. – Думаю, он подойдет к вашему уху. – Она выбрасывает резиновые перчатки в корзину. – Надо сделать рентген. Я пошлю вас наверх. Вас отвезти или сможете дойти сами?

– Дойду.

Она показывает мне, где лифт, и велит идти, держась зеленых указателей, к рентгенологу на пятом этаже. Через полчаса Руиз приходит ко мне в приемную. Я жду, чтобы рентгенолог подтвердил то, что я уже знаю, посмотрев на снимки: две трещины в ребрах, но внутреннего кровотечения нет.

– Когда вы сможете дать показания?

– Когда меня перевяжут.

– Я могу подождать до завтра. Давайте я подвезу вас домой.

Горечь заглушает боль. Где мой дом? У меня не было времени обдумать, где я проведу эту ночь… и следующую тоже. Чувствуя мое затруднение, Руиз бормочет:

– Почему бы вам не поехать и не выслушать ее? Вы же должны уметь такие вещи, – и тут же добавляет: – У меня дома все равно совершенно нет места.

Внизу он продолжает отдавать распоряжения до тех пор, пока моя грудь не оказывается перевязана, а желудок не забит обезболивающими и противовоспалительными. Я плыву по коридору за Руизом к его машине.

– Одна вещь меня удивляет, – говорю я, пока мы едем на север к Кэмдену. – Бобби мог бы меня убить. Он приставил нож мне к горлу, но не решился. Словно не мог пересечь какую-то черту.

– Вы сказали, что он не смог убить свою мать.

– Это другое дело. Он боялся ее. Но других он убивал без колебаний.

– Ну, больше ему не придется переживать из-за Бриджет. Она умерла сегодня в восемь утра.

– Вот как. Значит, у него никого не осталось.

– Не совсем. Мы нашли его сводного брата. Я оставил ему сообщение, что Бобби в больнице.

Беспокойство накрывает меня, словно прилив.

– Где вы его нашли?

– Он работает сантехником в северном Лондоне. Дэвид Джон Морган.

Руиз орет в рацию. Он хочет, чтобы к дому послали машину. Я тоже кричу: пытаюсь дозвониться до Джулианы по мобильному, но линия занята. Мы всего в пяти минутах пути, но пробки ужасны. Грузовик выехал на красный свет на перекрестке, заблокировав Кэмден-роуд.

Руиз выезжает на тротуар, и прохожие бросаются врассыпную. Он высовывается из окна: «Придурок! Идиот! Вперед, вперед! Идите же, черт вас дери!»

Это происходит уже давно. Он был в моем доме – в моих стенах! Я вижу, как он стоит в моем подвале и смеется надо мной. Я помню его глаза, когда он смотрел, как полицейские копаются в саду, ленивую наглость и полуулыбку.