Майкл Коннелли - Поэт

Последнее, что могло нарушить ход рассуждений, — это информация от Бледшоу. В ожидании звонка я расхаживал по комнате, чувствуя, как в груди бьется тревога, словно живое существо.

Выйдя на балкон, я вдохнул немного свежего воздуха, однако это не помогало. Сверху на меня тупо уставился «ковбой Мальборо» с его тридцатифутовым лицом, нависавшим над полоской бульвара Сансет.

Захотелось сигарету. Чтобы не курить, решил ограничиться колой. Дверь я зафиксировал защелкой, чтобы она оставалась полуоткрытой, и направился к автоматам с напитками. Нервишки пошаливали, и это несмотря на принятые успокоительные пилюли. Но я знал, что скоро напряжение перейдет в крайнее утомление, если не поддержать себя дозой кофеина с сахаром.

Пройдя половину расстояния до номера, я услышал, как там зазвонил телефон, и бегом кинулся к трубке.

Вбежав и не закрывая за собой дверь, я схватил трубку примерно на девятый звонок.

— Дан, ты?

Молчание.

— Это Рейчел. Кто такой Дан?

— О-о-о... — Я едва сумел с собой справиться. — Это... мой коллега по редакции. Жду от него звонка.

— Джек, что это с тобой?

— Запыхался. Я выходил в коридор за колой и услышал, как зазвонил телефон.

— Господи, да ты пробежал ярдов сто.

— Вроде того. Подожди минуту.

Я вернулся и закрыл дверь. Потом собрался с мыслями, как завзятый актер, и вернулся к телефону.

— Рейчел?

— Послушай, я просто хочу сообщить, что уезжаю. Боб снова посылает меня во Флориду, разобраться с «ЛДДВ».

— А-а...

— Скорее всего это займет несколько дней.

На телефоне загорелся индикатор. Мне пришло сообщение. Я подумал, что это Бледшоу, и запомнил время.

— Понимаю, Рейчел.

— Давай побудем вместе, когда все закончится. Я думаю взять отпуск.

— Наверное, я тоже возьму.

Тут я вспомнил записи в календаре, на ее столе в Квонтико. Новое ужасное совпадение: Рейчел не было на работе в те дни, когда убили Орсулака.

— Давно у меня не было настоящего отпуска. Думаю, не поехать ли в Италию? Например, в Венецию.

Не хватило духа солгать. Я молчал, и она потеряла терпение. Актерство мое кончилось.

— Джек, в чем дело?

— Ни в чем.

— Я не верю.

Немного помедлив, я сказал:

— Рейчел, есть одна вещь, которая меня беспокоит.

— Так скажи мне.

— В ту ночь, в нашу первую ночь, я звонил в твою комнату. После того, как ты ушла из моей. Просто хотел пожелать спокойной ночи и сказать, что мне было хорошо. Я звонил, а ты не отвечала. Тогда я подошел к твоей двери и постучал. Тишина. Следующим утром ты сказала, что встретила в холле Торсона. Не знаю, наверное, я просто зациклился на этом.

— На чем?

— Сам не понимаю. Я все время думал, где ты была, когда я звонил и стучал.

Сначала она ничего не ответила, потом заговорила, и в сердитом голосе отчетливо зазвенел металл:

— Джек, ты знаешь, кого напоминаешь? Ты просто ревнивый старшеклассник. Тот мальчик на трибуне, про которого сам же рассказывал. Да, я встретила Торсона в холле, и да, могу признать, он думал, я ищу именно его и хочу именно его. Только все уже ушло. Туда, куда обычно и уходит. Не могу объяснить, почему не слышала твоего звонка, понятно? Возможно, ты позвонил не в тот номер. Возможно, я была в душе и тоже думала: «Какой прекрасный вечер!» Возможно, я вовсе не должна себя защищать и с тобой объясняться. Если не можешь справиться со своими детскими комплексами, найди другую женщину, в другой жизни.

— Рейчел, послушай, мне очень жаль. Ты сама спросила, что не так, вот я и рассказал.

— Наверное, ты принял слишком много тех таблеток, что прописал врач. Мой тебе совет: хорошенько выспись. А я должна успеть на самолет.

Она бросила трубку.

— До свидания, — сказал я в пустоту.

Солнце начинало садиться, и небо окрасилось в цвет спелой тыквы, местами переходивший в розовый. Прекрасная картина. Едва ли с ней мог поспорить вид на уличную рекламу, открывавшийся слева и справа от меня.

Я опять стоял на балконе, пытаясь размышлять и стараясь делать выводы. Я ждал, когда же позвонит Бледшоу. Сообщение, пришедшее во время моего разговора с Рейчел, исходило от Дана. Судя по тексту, пока он вне офиса, но выйдет на связь позднее.

Я смотрел на «ковбоя Мальборо», на его прищуренные глаза и твердый подбородок, неподвластный времени. Он всегда оставался одним из моих любимых героев, даже иконой, несмотря на поверхностность образа, годного лишь для рекламы.

Помню, за обедом я обычно сидел по правую руку от отца. Отец вечно курил, стряхивая пепел в стоявшую около его тарелки пепельницу. Наверное, я курю из-за этого.

Отец напоминал мне «ковбоя Мальборо». По крайней мере так я думал, став взрослым.

Я вернулся в комнату. Решившись позвонить домой, набрал номер матери. Она ответила сразу. Тут же начались театральные расспросы, в порядке ли я и почему не звонил... В конце концов, когда я успокоил ее и убедил, что все в полном порядке, попросил позвать к телефону отца. Мы не разговаривали с самых похорон Шона. Если разговаривали вообще.

— Пап?

— Сын. Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь?

— Отлично. Как ты сам?

— Более-менее. Беспокоились, а так — нормально.

— Ладно вам. Все отлично.

— Это ужасно, да?

— Ты про Гладдена? Да уж.

— У нас гостит Райли. Приехала ненадолго.

— Хорошо, папа.

— Хочешь с ней поговорить?

— Нет, я хочу поговорить с тобой.

Наступило вынужденное молчание. По-моему, он сильно нервничал.

— Ты в Лос-Анджелесе?

Он сказал это слово с отчетливым «дже».

— Да, почти два дня. Я звоню потому, что хочу сказать... я много думал и хочу попросить прощения.

— За что, сын?

— Не знаю за что. За все. За Сару, Шона... ты ведь понимаешь... — Я издал то ли смешок, то ли кашель, маскируя неловкость. — Прошу, простите меня за все.

— Джек, с тобой все точно в порядке?

— Отлично.

— Тебе нет нужды извиняться.

— Да, но я прошу, простите меня.

— Ладно... Ты тоже прости нас. Извини меня.

Я немного помолчал, как бы подводя черту.

— Спасибо, папа. Мне нужно идти. Передай маме до свидания, а Райли — мой привет.

— Хорошо, передам. Почему бы тебе не заехать на пару дней, когда вернешься?

— Заеду.

Я положил трубку и подумал: «Ковбой Мальборо».

Взглянув через раскрытую балконную дверь, я снова увидел глаза того парня с рекламного щита. Он смотрел прямо на меня, поверх перил.

Снова заныла рука. Разболелась и голова. Я узнал много такого, что просто не могло в ней поместиться. Пришлось проглотить еще одну таблетку.

Наконец Бледшоу позвонил, в пять тридцать. Его новости оказались нерадостными. Последнее звено, недостающий кусочек мозаики. Я тайно надеялся, что не услышу этого. Слушая, чувствовал, как кровь отхлынула из сердца. Теперь я остался один. И что самое ужасное, та, которую я так желал, не просто оставила меня одного. Она меня использовала и предавала так, что трудно даже представить.