Джеймс Эллрой - Кровавая луна

– Нет.

– В других департаментах?

– Нет.

Гаффани хлопнул по столу ладонями и снова ощупал булавку.

– Я не собираюсь доверять твоим подозрениям. Дела слишком старые, все это чересчур туманно, дорого, а главное, может обернуться большим позором для департамента. Я знаю, что ты бузотер и очень хороший детектив с прекрасным послужным списком…

– С рекордным числом арестов по всему гребаному департаменту! – перебил его Ллойд.

– Знаю я о твоих рекордах! – заорал в ответ Гаффани. – Но я не доверяю тебе! Ты показушник, бабник, только и думаешь, что о своей славе. У тебя свербит в заднице насчет убитых женщин! – Понизив голос, он добавил: – Если ты действительно думаешь о Боге, попроси его о помощи в личной жизни. Бог ответит на твои молитвы, и ты перестанешь гнаться за тем, что тебе неподвластно. Посмотри на себя. Ты же весь трясешься. Забудь об этом деле, Хопкинс. Проведи время с семьей. Они будут рады, поверь.

Ллойд встал, дрожа, и направился к двери. Все плыло перед глазами, все было в красном тумане. Он обернулся и посмотрел на Гаффани. Тот улыбнулся:

– Попробуй только обратиться к газетчикам, и я тебя распну. Разжалую, сошлю в патрульные, будешь до конца жизни вытаскивать пьяниц из канавы!

Ллойд улыбнулся в ответ, ощутив вдруг странное спокойствие в соединении с отчаянной бравадой.

– Я достану это животное и загоню твои слова тебе же в задницу, – сказал он.

Ллойд сложил шестнадцать дел о нераскрытых убийствах в багажник своей машины и поехал в голливудский участок в надежде застать Датча Пелтца, пока тот не ушел с работы. Ему повезло: Датч как раз переодевался в цивильное в раздевалке для старших офицеров. Он завязывал галстук, рассеянно глядя на себя в большом зеркале до пола.

Ллойд подошел, покашливая на ходу. Не отрывая глаз от зеркала, Датч заговорил:

– Фред Гаффани уже звонил, сказал, что он тебя просчитал. Знал, что ты ко мне кинешься. Я отмазал твою задницу. Он собирался на тебя настучать одному своему духовно возрожденному дружку из начальства, но я его отговорил. Он мне кое-что должен, пришлось ему послушаться. Ты сержант, Ллойд. А значит, можешь вести себя как задница только в компании сержантов и нижестоящих. С лейтенантами и выше – нельзя. Verboten. Comprende, [27] Запрещено (нем.). Понимаешь (исп.) умник?

Датч повернулся, и Ллойд увидел страх в его глазах, хотя он пытался держаться как ни в чем не бывало.

– Гаффани тебе все рассказал?

Датч кивнул.

– Ты уверен?

– На все Сто, – ответил Ллойд.

– Шестнадцать женщин?

– Минимум.

– И что ты собираешься делать?

– Выкурить его из норы, только еще не знаю как. Скорее всего в одиночку. Департамент ни за что не разрешит открыть следствие. Они не захотят ставить себя в дурацкое положение. Я сам свалял дурака: не надо было вообще ходить к Гаффани. Если я буду действовать через его голову и подниму шум, меня снимут с дела Нимейер и бросят на какое-нибудь тупое ограбление. Знаешь, на что это похоже, Датч?

Датч заглянул в глаза своему высокому другу, гению и наставнику и быстро отвернулся, чувствуя, как слезы гордости наворачиваются ему на глаза.

– Нет, Ллойд.

– Похоже, я был создан для этого дела, – сказал тот, старательно глядя на свое отражение в зеркале. – Похоже, я так и не узнаю, кто я такой и кем могу стать, пока не сцапаю этого ублюдка и не пойму, за что он уничтожил столько невинных жизней.

Датч положил руку ему на плечо.

– Я тебе помогу, – заверил он друга. – Не вправе дать офицеров тебе в подмогу, но помогу тебе сам. Мы можем…

Датч замолк, заметив, что Ллойд его не слушает, завороженный то ли светом, горящим в его собственных глазах, то ли каким-то далеким видением.

Датч опустил руку. Ллойд шевельнулся, оторвал взгляд от зеркала и заговорил:

– Когда я проработал два года, меня бросили на чтение лекций в средних классах школы. Рассказывать детям увлекательные истории про полицию, предупреждать их насчет наркотиков и контактов с незнакомыми людьми. Мне очень понравилось это назначение, я ведь люблю детей. Однажды ко мне обратилась одна учительница. Рассказала о девочке из седьмого класса. Ей было двенадцать лет, и она отсасывала у мужиков за пачку сигарет. Учительница попросила меня поговорить с ней.

Я подошел к ней после уроков. Хорошенькая маленькая девочка. Светленькая. С подбитым глазом. Я спросил, откуда фингал. Она не захотела рассказывать. Я проверил, что творится у нее дома. Ситуация типичная: мать-алкоголичка – на пособии, отец отбывает от трех до пяти в Квентине. Ни денег, ни надежды, ни единого шанса. Но эта малышка любила читать. Я отвел ее в книжный магазин на углу Шестой и Вестерн, познакомил с хозяином. Я дал хозяину сотню и сказал, что это кредит для малышки. То же самое я проделал в винном магазине в том же квартале: за сотню долларов можно купить целую кучу сигарет.

Девочка хотела меня отблагодарить. Рассказала, что «фонарь» под глазом ей поставил один клиент. У нее скобки на зубах, и она поцарапала член одного клиента, которому делала минет. И тут она меня спрашивает: может, я хочу? Я, ясное дело, говорю: «Нет» – и читаю ей длинную лекцию. Но продолжаю встречать ее. Она живет на моем участке, я все время ее встречаю. Она вечно курит и вечно с книжкой в руках. Выглядит довольной.

Как-то раз она останавливает меня, когда я патрулирую один в своей черно-белой машине, и говорит:

– Вы мне правда очень нравитесь. Мне бы очень хотелось у вас отсосать.

Я говорю: «Нет», – и она начинает плакать. Этого я вынести не могу. Хватаю ее, обнимаю, прижимаю к себе и говорю, что она должна учиться, как сам дьявол. Тогда она тоже научится рассказывать истории.

Голос Ллойда дрогнул. Он отер губы и попытался вспомнить, что, собственно, хотел сказать.

– Ах да, – добавил он наконец, – я забыл сообщить, что маленькой девочке теперь двадцать семь лет, она получила магистерскую степень по английской литературе. У нее все будет в порядке. Но… где-то по соседству бродит парень, который хочет ее убить. И твоих дочерей, и моих… Он очень умен… но я не дам ему убить кого-нибудь еще. Это я тебе обещаю. Клянусь.

Увидев в светло-серых глазах Ллойда печаль, которую тот не мог выразить словами, Датч промолвил:

– Достань его.

– Достану, – ответил Ллойд и ушел, зная, что старый друг дал ему карт-бланш и отпущение грехов за все, что он собирался сделать, какие бы правила при этом не были нарушены.

На следующее утро, после беспокойной ночи, проведенной за обдумыванием информации, почерпнутой из шестнадцати дел, Ллойд поехал в библиотеку в центре города. По пути он соображал, как бы лучше выстроить дальнейший маршрут, сортировал в уме второстепенные детали и изобретал уловки и лазейки для прикрытия собственной задницы. Ему предстояло здорово побегать, и он хотел приступить к работе в полном спокойствии ума, заранее подготовившись. Он закрыл окна в машине и отключил полицейскую рацию, чтоб не трещала над ухом. Все посторонние мысли, не касающиеся расследования, Ллойд выбросил из головы. Со стороны Фреда Гаффани и более высокого начальства отдела убийств и ограблений он был прикрыт железно. Он позвонил двум детективам, работавшим под его началом по делу Нимейер. Те доложили, что поиски в книжных магазинах Лос-Анджелеса пока не дали ничего положительного. Он велел им действовать автономно, прислушиваясь к своим инстинктам, и докладывать Гаффани дважды в неделю, давая этому помешанному на Иисусе психу понять, что он, сержант Хопкинс, будет работать в гордом одиночестве: такова участь гения. Гаффани воспримет это как часть их молчаливого уговора, а если и пожалуется на отсутствие Ллойда в Паркеровском центре, Датч Пелтц вмешается и задушит эти жалобы на корню, используя весь свой авторитет. Ллойд был прикрыт.