Пол Мейерсберг - Жестокая тишина

– Пойду поищу папу, – сказала Пандора. – Наверное, он в кабинете.

Она хотела, чтобы Полетт посидела на кухне, пока она попытается поговорить с Хэммондом, убедить его, чтобы он не пугал девочку. Но Полетт не хотела оставаться одна. Она не отходила от матери, прижимаясь к ней, словно испуганный щенок.

Они вернулись в холл, взглянули наверх и увидели Хэммонда, спускавшегося по лестнице. Полетт ахнула. Ей хотелось отвернуться, но она не смогла. Ей хотелось закричать, но они не закричала. Пандора не секунду закрыла глаза, ее всю передернуло.

– Алек!

Хэммонд был абсолютно голым. С него стекала вода, как будто он только что вышел из душа. Темные волосы облепили бледное лицо, а пенис был выкрашен в красный цвет. Хотя эрекции не было, он немного приподнимался. Он сказал спокойно, как показалось, вполне здраво:

– Полетт, подойди и поцелуй своего папочку.

Полетт громко закричала и вырвалась из рук Пандоры, подбежала к входной двери, толкнулась в нее, затем с трудом отворила и выскочила на улицу. Пандора слышала ее крики, полные ужаса и смятения.

Хэммонд стал спускаться к Пандоре.

– Алек, как ты мог? Зачем ты это делаешь? – Пандора чувствовала дурноту и слабость. – Ты омерзителен! – Она не хотела этого говорить, нельзя так говорить человеку, который явно не в своем уме, своему мужу, которого она любит. Он приблизился к ней. Казалось, его ярко-красный пенис начинает возбуждаться. Музыка стала просто оглушительной. В ней слышался звон скрещивающихся шпаг, стоны пронзаемой сталью плоти.

– Убирайся прочь от меня! – закричала Пандора, чувствуя, что теряет самообладание. Она выбежала из дома, захлопнув за собой дверь. Спустя несколько секунд Хэммонд сел на ступени.

Пандора отвезла Полетт к Уингам. Не переставая рыдать, Полетт спрашивала мать:

– Что случилось? Что с нашим папой?

– Не знаю, дорогая. Я не знаю.

Ей казалось, что Полетт во всем обвиняет ее.

– Но почему он это сделал? Он был ужасен!

– Он болен. Я не знаю, что с ним.

– Тебе нельзя туда возвращаться. – Полетт пыталась справиться с охватившим ее ужасом. Ей хотелось вычеркнуть из памяти отца в таком виде. – Останься со мной, – попросила она.

Ничего, это еще не конец! Теперь Хэммонд вернулся и готов действовать, теперь-то уж он завершит свое дело. Убьет их обоих! Он взглянул на свой эскизный ящик. Они хотели промыть ему мозги. Да, пытались это сделать, придурки. Но у них ничего не вышло. Их лекарство не подействовало. Это он здорово придумал – выйти к ним голым. Теперь Дора, его обожаемая жена, думает, что он сошел с ума. Глупая стерва, она поверила в это! Хэммонд улыбнулся. Теперь ему остается только… только… только… Как же звали ту девушку? Которую Уайлдмен убил в Аризоне? Ведь было же у нее имя! О черт! Может быть, Полетт. Нет. Ничего, сейчас он вспомнит, конечно, вспомнит. Голова у него совершенно ясная.

Пандора пробыла с Полетт в доме Уингов три часа. Они сидели в гостиной. Дэвид с матерью оставили их вдвоем. Пандора утешала дочь, хотя и понимала, что случившееся – только начало страшного периода в их жизни. Она была в смятении, но ей придется действовать спокойно и логично. Однако желание отомстить все еще жило в ней. Дверь, ведущая в потаенный уголок ее души, где хранились злоба и жестокость, была изрублена топором в щепки. Красный торчащий пенис Хэммонда был как окровавленный нож, липкий после совершенного убийства, смертоносное мужское оружие.

– Я боюсь, ма, – прошептала Полетт на ухо Пандоре, когда они прощались около машины. Это должно было означать: «Я боюсь за тебя, мама». – Пандора это поняла.

– Ничего не бойся, дорогая. Я позвоню тебе попозже.

– Я немного побуду с тобой, но мне необходимо вернуться. Надо же что-то делать. Я не могу оставлять его такого.

– Но зачем он это сделал? – Полетт знала, что никогда не забудет ни этот ярко-красный пенис, ни мокрые волосы, ни блестящее бледное лицо. Она знала, что будет видеть все это в ночных кошмарах. Пандора чувствовала, что за ужасом и сумасшествием этой дикой сцены что-то стоит. Но кроме жалости, которую она испытывала к Хэммонду, было еще и отвращение, переходящее в ярость. Хотя это было бессмысленно, Пандоре хотелось вернуться и сорвать на нем эту ярость. Ей не хотелось даже знать, почему он это сделал. Зараженная его безумием, она жаждала отомстить ему.

Музыка прекратилась. Хэммонд развернул написанные от руки листочки и прочел их еще раз. Он уже забыл, сколько раз читал их. Шок, который он пережил, прочитав их впервые, еще не прошел.

«Я хочу обнимать тебя. Я хочу, чтобы ты взял в рот мои груди. Я хочу, чтобы ты раздвинул мне ноги. Хочу, чтобы ты вошел в меня…»

Сука! Сидя один в своем кабинете, все еще голый, Хэммонд костерил Пандору. Потаскуха! Сколько же времени она с ним знакома? Письма написаны давно. Значит, она встречалась с ним уже несколько месяцев, возможно, даже лет. Впервые с того момента, как вернулся домой, Хэммонд почувствовал сексуальное возбуждение. Он погладил себя внизу листочками, которые Пандора много лет назад написала Люку, и почувствовал напряжение в яичках. Он представил себе, как Пандора исполняет стриптиз в их спальне. Шлюха! – Я не хочу возвращаться домой. Никогда. Именно в этом, подумала Пандора, и заключается самое страшное преступление Хэммонда. Его слова «Подойди и поцелуй своего папочку» все время звенели в ее ушах. Ничего ужаснее она не могла себе и представить.

По дороге домой Пандора пыталась что-то придумать, составить план действий. Противостоять ему. Вызвать врача. Вызвать полицию. Поговорить с кем-нибудь из друзей. С Беверли? Рози? Со своим покойным отцом? Теперь она сама уже начинала сходить с ума. Она почувствовала тошноту. Чем ближе подъезжала она к дому, тем сильнее становился привкус страха у нее в горле. Когда она приехала, никакого плана действий у нее не было.

В доме горел свет, а она думала, что будет полный мрак. Тишина, а она думала, что будет играть громкая музыка. Это было похоже на ее приступы глухоты. Ее уши ничего не слышали, лишь треск цикад свидетельствовал о том, что она слышит. Ладони и подмышки у нее вспотели от страха, и это свидетельствовало о том, что она в состоянии чувствовать. Она опять открыла дверь навстречу ожидающему ее кошмару.

В гостиной работал телевизор. Хэммонд сидел в кресле. На нем были джинсы, белая рубашка и мокасины. Он был выбрит, причесан, в руке держал стакан молока. На столике, на тарелке лежал бутерброд с тунцом. Он улыбнулся и кивнул Пандоре.

– Проходи, садись, дорогая, – приветливо сказал он. – Я приготовил бутерброд. Сядь, поешь. – Он засмеялся какой-то смешной реплике в комедии, которая шла по телевизору. – Забавно.

Пандора не знала, как реагировать на это. Прошел ли приступ его безумия или же этот привычный домашний образ лишь его новое проявление?