Дин Кунц - Странный Томас

Я видел, что в «Навигаторе» сидят двое мужчин. Но не Робертсон.

— Откуда ты знаешь этого парня? — спросил Варнер.

— Перед полуднем он приходил в «Гриль» на ленч.

Веки поднялись с глаз спящего медвежонка.

— И это все? Ты приготовил ему ленч? Я думал… между вами что-то произошло.

— Что-то. По мелочи. — Я ужал события прошедшего дня, выбросив все, чего знать Варнеру не следовало. — Он вел себя как-то странно в «Гриле». Чиф там был, видел, что он какой-то странный. А потом, во второй половине дня, когда смена у меня закончилась и я занимался своими делами, никого не трогал, этот Робертсон вновь столкнулся со мной и повел себя агрессивно.

Тяжелые веки Варнера опустились, превратив глаза в щелочки. Интуиция подсказывала ему, что я утаиваю важную информацию. Соображал он быстро, пусть и выглядел соней.

— Как это, агрессивно?

Сторми избавила меня от необходимости лгать.

— Этот подонок подкатился ко мне, а Одд предложил ему отвалить.

Человек-гриб не выглядел мачо, уверенным в том, что все женщины от него без ума.

Зато Сторми была красавицей, и Варнер без труда поверил, что даже у такого козла, как Робертсон, могло выработаться достаточно гормонов, чтобы он рискнул попытать с ней удачи.

— Чиф думает, что этот парень разгромил церковь Святого Барта, — сменил Варнер тему. — Полагаю, вам об этом известно.

Сторми попыталась увести разговор в сторону.

— Патрульный Варнер, меня замучило любопытство. Если вас не затруднит… скажите, что означает ваша татуировка?

Короткий рукав рубашки едва не лопался на могучем бицепсе. А на руке, над часами, синели три большие буквы: POD.

— Мисс Ллевеллин, так уж вышло, что подростком я спутался с плохой компанией. Входил в молодежную банду. Но вовремя успел вернуться на путь истинный. И за это благодарю Господа нашего. Татуировка — свидетельство принадлежности к банде.

— И что означают эти буквы? — не унималась Сторми.

Он смутился.

— Это грязное ругательство, мисс. Мне бы не хотелось вдаваться в подробности.

— Вы могли бы ее убрать. В последние годы пластические хирурги многому научились.

— Я об этом думал, — кивнул Варнер. — Но решил оставить ее как напоминание о том, в какую пропасть я когда-то катился и как легко сделать неверный шаг.

— До чего ж интересно! — воскликнула Сторми. — Вы — замечательный человек, мистер Варнер. — Она наклонилась к окошку, чтобы получше рассмотреть образец добродетели. — Множество людей переписывают свое прошлое, вместо того чтобы помнить о нем. Я так рада, что нашу безопасность охраняют такие, как вы.

Словесный сироп лился так плавно, что едва ли кто заподозрил бы Сторми в неискренности.

И пока патрульный Варнер купался в лести так же радостно, как ребенок — в теплой ванне, она повернулась ко мне:

— Одд, мне пора домой. Завтра рано вставать.

Я пожелал патрульному Варнеру удачи, и он не попытался вновь донимать меня вопросами. Похоже, забыл о своих подозрениях.

— Вот уж не думал, что ты такая талантливая обманщица, — сказал я, когда мы сели в машину.

— Обман — это слишком сильно. Я немного поманипулировала им.

— После того как мы поженимся, я буду настороже, — предупредил я, заводя двигатель.

— Это ты про что?

— На случай, что ты попытаешься немного поманипулировать мной.

— Святое небо, странный ты мой. Я манипулирую тобой каждый день. И вью из тебя веревки.

Я не знал, серьезно она говорит или нет.

— Правда?

— Разумеется, осторожно. Осторожно и с любовью. И тебе всегда это нравится.

— Неужели?

— У тебя есть масса маленьких трюков, побуждающих меня это делать.

Я включил передачу, но не убрал правую ногу с педали тормоза.

— Ты говоришь, что я побуждаю тебя манипулировать мной?

— Иногда мне кажется, что ты просто жаждешь этого.

— Не понимаю, серьезно ли ты это говоришь.

— Я знаю. Ты восхитителен.

— Восхитительны щенки. Я — не щенок.

— Ты и щенки. Абсолютно восхитительны.

— Так ты серьезно.

— Неужели?

Я всмотрелся в нее:

— Нет. Не серьезно.

— Ты уверен?

Я вздохнул:

— Я могу видеть мертвых, но не умею читать твои мысли.

К тому моменту, как я тронул машину с места, патрульный Варнер уже припарковался около центрального входа в боулинг-центр «Дорожки Зеленой Луны».

Вместо того чтобы вести наблюдение из укромного места в надежде перехватить Робертсона до того, как тот совершит насилие, Варнер устроился у всех на виду. И я сомневался, что чиф Портер одобрил бы такой выбор позиции.

Когда мы проезжали мимо патрульного Варнера, он помахал нам рукой. Вроде бы жевал пончик.

Бабушка Шугарс крайне отрицательно относилась к негативному мышлению, потому что верила: опасаясь пострадать от одной или другой беды, мы фактически навлекаем на себя то, чего боимся, и повышаем вероятность свершения пугающего нас события. Тем не менее я не мог не подумать, с какой легкостью Боб Робертсон мог подкрасться к патрульной машине сзади и прострелить Саймону Варнеру голову, пока тот дожевывал очередной пончик.

Виола Пибоди, официантка, которая приносила мне и Терри ленч в «Гриле» восемь часов тому назад, жила в двух кварталах от Кампс Энда, но ее домик благодаря тому, что она тщательно следила как за участком, так и за самим домом, казался оазисом благополучия в этом неприглядном районе.

Маленький, без изысков, домик напоминал сказочный коттедж на романтических картинах Томаса Кинкейда. [44] Кинкейд, Томас (р. 1958) — современный американский художник. Под большущей луной стены дома мягко светились, как подсвеченный алебастр, а фонарь над дверью «выдергивал» из темноты алые лепестки цветов камсиса укоренившегося, который обвивал решетки боковин крыльца и забирался на крышу.

Особо не удивившись нашему приезду без предупреждения в столь поздний час, Виола широкой улыбкой приветствовала Сторми и меня, предложила кофе или ледяного чая, но мы отказались.

Она пригласила нас в маленькую гостиную, где сама сначала отциклевала, а потом покрыла лаком деревянный пол. Связала она и лежащий на полу ковер. Сшила ситцевые занавески и чехлы на старую мебель, отчего та стала выглядеть как новая.

Хрупкая, словно девочка, Виола примостилась на краешке кресла. Тяготы жизни не оставили на ней следа. Не выглядела она матерью двух дочерей, пяти и шести лет от роду, которые спали в другой комнате.

Ее муж, Рафаэль, который бросил ее и не давал ни цента на детей, был таким идиотом, что ему следовало ходить исключительно в костюме шута, с колпаком и туфлями с загнутыми вверх мысками.

Кондиционера в доме не было, поэтому Виола держала окна открытыми, а с жарой боролся стоящий на полу вентилятор, лопасти которого создавали иллюзию прохладного ветерка.