Питер Джеймс - Умри завтра

– Для моего друга Роя Грейса?

– Именно.

– Если приедете, могу случайно забыть копии на столике в ресторане. Но исключительно для ознакомления, понимаете? Источник ни в коем случае не раскрывать и не использовать сведения в качестве доказательства. Хорошо?

– Не то слово. Марсель, черт возьми, вы просто замечательный парень!

Комиссар Раду Константинеску из 15-го полицейского участка располагал роскошным кабинетом – по крайней мере, по румынским стандартам. Согласно гравированной табличке на стене четырехэтажное здание построено в 1920 году и, похоже, с тех пор не ремонтировалось. Голые каменные лестницы, потрескавшийся линолеум на полу, облезшая штукатурка на стенах, из щелей цемент сыплется. Йен Тиллинг всегда вспоминает здесь старую школу в Мейденхеде.

Темный, грязный кабинет Константинеску заполнен сизым табачным дымом. Его почти полностью занимает хлипкий старый деревянный письменный стол таких же колоссальных размеров, как самолюбие комиссара, и стол заседаний неизвестного года рождения, окруженный разношерстными стульями. Под грязным потолком гордо вывешены охотничьи трофеи – головы медведей, волков, рысей, оленей, серн, лис. На стене дипломы в рамках и погрудные фотографии Константинеску с разнообразными знаками отличия. На паре снимков он в охотничьем костюме: на одном поставил ногу на убитого медведя, на другом держит в руках рогатую оленью голову.

Комиссар сидел за рабочим столом в черных брюках и белой рубашке с плетеными погонами, с распущенным зеленым галстуком. В данный момент он был занят, раскуривая сигарету от предыдущего окурка, который затем раздавил в огромной переполненной хрустальной пепельнице. Пол вокруг стола усыпан смятыми листами бумаги, не попавшими в мусорную корзинку.

Сорокалетний Константинеску невысокий, жилистый, с длинной костлявой физиономией, угольно-черными волосами, пронзительными темными глазами с широкими темными кругами под ними. Йен Тиллинг познакомился с ним, когда офицер начал регулярно заходить в «Каса Иона».

– А, мой друг, мистер Йен Тиллинг, кавалер медали Британской империи за заслуги перед румынскими бездомными! – воскликнул он сквозь клубы ядовито-сладкого дыма. – Ну? Встречались со своей королевой?

– Встречался, когда получал побрякушку.

– Что?

– У нас так медаль называется, – объяснил Тиллинг.

Комиссар вытаращил глаза.

– Побрякушка! – повторил он. – Очень хорошо. Может, выпьем, отметим?

– Это было несколько месяцев назад.

Константинеску полез под стол, вытащил бутылку виски, два стаканчика, наполнил их, протянул один Тиллингу.

– Подарок, – объявил он, намекая на взятку. – Хорошее, правда? Особое.

– Отличное, – подтвердил Йен, не желая его разочаровывать.

– За вашу… побрякушку!

Неохотно, но повинуясь протоколу, Тиллинг осушил стакан. Спиртное почти мгновенно ударило в пустой желудок, вскружив голову. Он поставил пустой стаканчик.

– Ну, чем могу помочь своему влиятельному другу? Еще более влиятельному теперь, когда Румыния и Англия стали партнерами по Евросоюзу?

Йен Тиллинг выложил на стол три набора отпечатков пальцев, три фотографии и снимок татуировки «Рарес» крупным планом.

Глядя на них, Константинеску внезапно спросил:

– Кстати, как это получается, что на вас работают такие хорошенькие девушки?

– Действительно, замечательные.

– Красавица Андреа по-прежнему с вами?

– Да. Через месяц замуж выходит.

Физиономия комиссара разочарованно вытянулась. Под тем или иным предлогом он частенько заскакивает в «Каса Иона», но Тиллинг хорошо знает истинную причину – желание поболтать с девушками. Неисправимый бабник при каждом визите безуспешно пытается назначить Андреа свидание. Она, как хороший дипломат, всегда с ним любезна и вежлива, обязательно оставляет открытой щелку для надежды, чтобы сохранить в его лице сторонника приюта.

Стараясь перевести встречу на деловые рельсы, Тиллинг указал на фотографии, объяснил их происхождение.

– Рарес, – повторил Константинеску, когда Тиллинг закончил. – Конечно, румын. У Интерпола есть отпечатки?

– Не могли бы вы сделать мне одолжение, лично проверить? Быстрей будет.

– Ладно.

– И разослать по всем полицейским участкам экземпляры фотографий подростков?

Константинеску закурил очередную сигарету, зашелся кашлем. Прокашлявшись, плеснул себе еще виски, предложил англичанину, который отказался.

– Конечно, без проблем.

Он снова глубоко и хрипло закашлялся, сунул фотографии и отпечатки в коричневый конверт, после чего, к неудовольствию Тиллинга, бросил его в ящик стола. По долгому опыту общения Йен Тиллинг знал о привычке комиссара быстро обо всем забывать. Иногда возникало подозрение, что попавшее в этот ящик оттуда уже никогда не выходит. Впрочем, Константинеску действительно думает о положении бездомных детей на улицах города.

Ладно, все-таки лучше в ящике, чем среди скомканных бумаг на полу.

Семнадцать лет сражаясь с официальными лицами в этой стране, Йен Тиллинг усвоил, что надо быть благодарным за маленькие милости.

Мэлу Беккету всегда нелегко разговаривать с бывшей женой, и теперь, сидя напротив нее в тихом кафе на Черч-роуд, он чувствовал себя очень неловко.

После их разрыва, признавая за собой вину и тревожась за душевное здоровье Линн, Мэл взял за правило раз в несколько месяцев приглашать ее на ленч. Она всегда начинала с вопроса: «Ты счастлив?»

Он очутился в положении проклятого за то, что счастлив, и за то, что несчастлив. Если скажешь, что счастлив, Линн будет еще несчастнее. Поэтому на первых встречах он говорил, что несчастлив, о чем она немедленно сообщала друзьям и подругам. Поскольку Брайтон – большая деревня, молва быстро доходила до Джейн.

Мэл вскоре научился нейтральному ответу: «Все в порядке». Но сейчас, слизывая с ложечки взбитые сливки капучино, он понял, что они оба выросли из этой игры. Ему искренне жалко Линн, по-прежнему одинокую; его поразило до глубины души, как она похудела с их последней встречи месяца два назад.

Линн тоже тяжело видеть Мэла. Она замечает, что, хотя он и постарел, с каждым годом он выглядит лучше – внушительнее и мужественней. Если бы он попросил ее вернуться к нему, она сделала бы это в мгновение ока. Боже, как он ей нужен!

– Спасибо, что выкроил время, – сказала она.

Он взглянул на часы:

– Ну что ты! Мне надо будет уйти ровно в час, чтобы поймать вечерний отлив.

Линн грустно улыбнулась, без всякого упрека:

– Господи, как часто я это слышала долгие годы! Надо поймать вечерний отлив!..

На миг они с неподдельной нежностью посмотрели друг другу в глаза.