Иэн Бэнкс - Пособник

Я смотрю на него, я все еще не уверен. Мой подбородок все еще клином упирается в ладони. Я затягиваюсь. У меня снова трясутся пальцы. Макданн продолжает:

— Этим делом занимаются или занимались очень хорошие специалисты, настоящие асы, преданные своему делу, но теперь они преданы одной идее — обвинить тебя во всех других нападениях и усадить на скамью подсудимых. Я убедил важных шишек, что знаю к тебе подход, как никто другой, и могу помочь нам всем разобраться с этим делом, но я здесь как футбольный тренер, Камерон. Меня в любую минуту могут заменить, и я хорош, пока есть результаты. Пока что никаких результатов у нас нет, и меня могут выставить в любое время. И поверь мне, Камерон, кроме меня, у тебя здесь нет друзей.

Я качаю головой, я боюсь заговорить — боюсь потерять самообладание.

— Имена; имя; что-нибудь, что может тебя спасти, Камерон, — терпеливо говорит Макданн. — Ну хоть кого-нибудь ты подозреваешь?

Я чувствую себя, как рабочий в сталинской России, предающий своих товарищей, и все же говорю:

— Ну, я думал кое о ком из моих друзей…

Я поднимаю глаза на Макданна, чтобы увидеть его реакцию. На его темном, тяжелом лице озабоченное выражение.

— Да?

— Уильям Соррел и… это звучит глупо, но… его жена… Иво…

— Ивонна, — заканчивает Макданн, кивает и откидывается на спинку стула.

Он прикуривает сигарету. У него печальный вид. Он постукивает пачкой сигарет по столу.

Я не знаю, что думать или чувствовать. Нет, знаю. Я чувствую себя паршиво.

— У тебя роман с Ивонной Соррел? — спрашивает Макданн.

Я смотрю на него. Теперь я действительно не знаю, что сказать.

Он машет рукой.

— Впрочем, может, это и не имеет значения. Но мы отследили перемещения мистера и миссис Соррел. Потихоньку — ведь они твои друзья. — Он улыбается. — Всегда надо учитывать возможность участия в деле нескольких человек, особенно если речь о серийных преступлениях, совершенных далеко друг от друга, к тому же довольно сложных.

Я киваю. Отследили. Отследили перемещения. Хотелось бы знать, в какой мере «потихоньку». Очень хочется заплакать — ведь мне кажется, я смиряюсь с тем, что (независимо от того, как будут развиваться события дальше) жизнь для меня уже никогда не будет прежней.

— Выясняется, — говорит Макданн, пачка сигарет — тук, тук — стукает по столешнице, — что, хоть они и проводят очень много времени вне дома, все их передвижения хорошо задокументированы; нам прекрасно известно, что они делали во время всех этих нападений.

Я снова киваю, чувствуя, будто мои кишки вывернуты наружу. Я, значит, их предал, а в этом не было никакого смысла.

— Я думал об Энди, — сообщаю я полу, глядя вниз и избегая смотреть в глаза Макданну. — Об Энди Гулде, — говорю я, потому что, помимо всего прочего, Энди останавливался у меня летом, приблизительно в то время, когда пропала визитная карточка с моими каракулями. — Я думал, может, это он, но он мертв.

— Похороны завтра, — говорит Макданн, стряхивая пепел и внимательно изучая горящий кончик сигареты.

Он обтачивает его о кромку легкой металлической пепельницы, пока не получается идеальный конус, потом осторожно затягивается. Пепел с моей сигареты падает на пол, и я виновато растираю его подошвой.

Бог ты мой, мне бы сейчас не помешало немного наркоты, чтобы успокоиться, расслабиться. Я почти с нетерпением жду, когда меня переведут в тюрьму — там-то наркоты море, если только меня посадят не в одиночку. Черт возьми, так оно и будет. Я принимаю это, смиряюсь с этим. Черт!

— Завтра? — говорю я, сглатывая слюну.

Я сдерживаю слезы, сдерживаю кашель, потому что боюсь, раскашлявшись, расплакаться.

— Да, — говорит Макданн, снова аккуратно стряхивая пепел с сигареты. — Хоронят его завтра, на семейном кладбище. Как там это поместье называется?

— Стратспелд, — говорю я.

Смотрю на него, но так и не могу понять, действительно он забыл название или нет.

— Стратспелд, — кивает он. — Стратспелд, — перекатывает он это слово во рту, словно смакует хороший виски. — Стратспелд на Карс-ов-Спелд.

Он снова втягивает воздух сквозь зубы. Врачу бы он свои зубы показал, что ли; интересно, в полиции свои дантисты или они ходят к тем же, что и все, и надеются, что у дантиста нет зуба на… нет зуба… нет зуба на…

Погоди-ка.

Нет, погоди-ка на хер…

И тут до меня доходит.

Словно пылинка залетела в глаз, поднимаешь голову, чтобы понять откуда, и тут на тебя обрушивается тонна кирпичей. Секунду сижу, задумавшись. Нет, это невозможно. Но так оно и есть, оно никуда не уйдет, и я знаю, я уверен, что знаю.

Я знаю, и я чувствую дурноту, но, слава богу, теперь у меня хоть в чем-то есть уверенность. Доказать я ничего не могу и пока что всего не понимаю, но я знаю, и я знаю, что должен быть там, должен попасть в Стратспелд. Я мог бы сказать им — отправляйтесь туда, будьте там, держите ухо востро, потому что он непременно будет там, должен быть там, именно там и нигде в другом месте. Но я не могу допустить, чтобы это произошло так, и, схватят они его или нет (а я сомневаюсь, что схватят), я должен быть там.

И потому я откашливаюсь, смотрю в глаза Макданну и говорю:

— Хорошо. Еще два имени. — Пауза. Глотаю слюну, у меня словно что-то в горле застряло. Бог ты мой, неужели я действительно скажу это? Да, скажу. — И у меня есть для вас еще кое-что.

Макданн склоняет голову набок. Его брови беззвучно говорят: «Неужели?»

Я набираю побольше воздуха в легкие.

— Но мне кое-что и от вас понадобится.

Макданн хмурится:

— И чего же ты хочешь, Камерон?

— Я хочу завтра быть там, на похоронах.

Макданн хмурится еще сильнее. Опускает взгляд на пачку сигарет и делает ею еще два кульбита по столу. Качает головой:

— Не думаю, что смогу это сделать, Камерон.

— Сможете, — говорю я ему. — Сможете, потому что у меня для вас кое-что есть. — Я снова делаю паузу, еще один вдох, в горле у меня першит. — Оно тоже там.

Вид у Макданна озадаченный:

— И что же там такое, Камерон?

Мое сердце колотится, руки сжимаются в кулаки. Я сглатываю, в горле сухость, на глаза наворачиваются слезы, и все же я наконец выдавливаю из себя это слово:

— Труп.

Я бегу вниз по склону холма, в залитую солнцем долину, а затем вверх — по противоположному склону, Энди продирается за мной сквозь кусты, вереск и папоротники. Я стряхиваю со своей руки почти все его семя и на бегу выставляю в сторону руку, чтобы листья и стебли стерли остальное. Я смеюсь. Энди тоже смеется, но выкрикивает мне вслед угрозы и оскорбления.

Я бегу вверх, вижу впереди какое-то движение и решаю, что это птица, или кролик, или какая другая живность, и чуть не налетаю на мужчину.