Пи Трейси - Наживка

Магоцци сморщился и почесал в затылке.

– Знаю. Когда смотришь в целом, видишь четырех стариков, убитых в течение нескольких дней в нескольких милях друг от друга, а когда приглядишься к деталям, все летит к чертовой матери. Получается полный бред. Они похожи настолько же, насколько не похожи.

Лангер нахмурился:

– Когда столько дыр, ничего невозможно связать.

– Понимаю. Просто будем обмениваться информацией, ладно?

Пугающе серьезный Джино прижал палец к губам.

– Знаете, если подумать, мне очень нравится Джек Гилберт в качестве главаря банды международных террористов.

Лангер рассмеялся:

– Джек Гилберт? Ты шутишь.

– Ох, не знаю. Есть в нем что-то весьма подозрительное. Когда услыхал, что Бен Шулер застрелен, так побледнел, что я думал, в обморок грохнется.

– Может, он его знал.

– По его признанию, знал, только тут есть еще что-то. Видел бы ты его, Лангер. Джек Гилберт перепугался до смерти.

Марти вошел в свой дом, словно случайно заглянувший туда посторонний. Отсутствовал всего два дня, а кухня уже кажется незнакомой, как будто здесь кто-то другой живет.

Продай дом, Марти. Купи квартиру. Или переселяйся к нам с Лили. Помогай в питомнике.

Не могу, Мори. Это мой дом.

Нет. Это ваш с Ханной дом. Вы здесь жили вдвоем. Теперь тебе надо найти другое жилье, без нее.

Ничего не кончено.

Кончено. Дело закрыто. Зверь, убивший мою дочь, мертв. Как и должно быть. Благодарю Бога. Мысленно пляшу на его могиле. А мы должны жить дальше.

С тех пор прошли долгие месяцы. Живым Мори он больше не видел.

«Магнум» по-прежнему лежит в бельевой корзине, погребенный под затхлой промокшей под душем одеждой, которую он с себя сбросил, когда пришел Джефф Монтгомери с известием о смерти Мори.

Марти спустился в подвал, где в течение получаса чистил, смазывал и проверял пистолет, пока тот не стал пригодным для стрельбы. Оружие не табельное, не помещается в кобуре, которая висела у него на боку больше половины пятнадцатилетней службы в полиции, поэтому он сунул его в карман куртки. Никогда не собирался носить с собой пистолет. Приобрел с единственной целью, после достижения которой ношение оружия не предусматривается. Мертвецы не таскают с собой пистолеты.

Но нельзя кружить целый день вокруг Лили с торчащим в кармане «магнумом». Не то чтобы ему действительно требовался пистолет или чтобы она в самом деле нуждалась в защите. Он почти уверен, что Джек уже гигантским прыжком преодолел расстояние между здравомыслием и безумием, видя кругом воображаемых демонов, но не мешает немножечко ему потрафить, пока до него не дойдет, что на самом деле вокруг происходит.

Марти хмурился, укладывая на место тряпки и смазку, придумывая, как сбегать за кобурой в оружейную лавку, не оставляя Лили без присмотра и не пугая ее сообщением о несомненной паранойе Джека. Проблема казалась неразрешимой, и он отложил решение до утра.

Вынес на тротуар бельевую корзинку с промокшей одеждой и обувью, где ее заберет утром мусорная машина, пошел за вещами в дальнюю большую спальню. Использовал уже почти все, что успел сунуть в спортивную сумку в утро неудавшегося самоубийства. Если придется побыть рядом с Лили какое-то время, надо отнестись к делу серьезно, не бегая ежедневно за чистым бельем.

В платяном шкафу стоял запах Ханны. Легкий цитрусовый аромат из открытой дверцы едва не свалил его с ног. Он стоял, беспомощно опустив руки, сгорбив могучие плечи, будто только что получил сильный удар в солнечное сплетение, глядя на шуршащие шелка и мягкие ткани, заколыхавшиеся от дуновения воздуха. Скорбные пустые оболочки нежных оттенков, которые некогда облекали тело жены. Убивший ее человек, мертвый уже семь месяцев, продолжает его убивать. Вновь и вновь.

Она была в длинном белом газовом платье, в котором как будто плыла, а не шла. В тот самый день он увидел его в магазинной витрине, безжизненно висевшее на манекене, мечтая, чтоб гибкая стройная фигура Ханны придала ему форму. Она почти оделась в свой черный костюм, когда он вошел в спальню, перебросив платье через мускулистую руку, словно нес приношение к алтарю. Она расплакалась, а Марти улыбнулся. Ханна от радости всегда плакала.

В тот вечер они праздновали зарождение новой жизни. После семилетних попыток Ханна забеременела.

– Не говори так, – велела она.

– Почему?

– Потому что мне это слово не нравится. Зачем называть чудесное событие таким некрасивым словом с грубыми согласными? Я не беременна. Я понесла ребенка.

– Вполне по-библейски звучит.

Она мелодично рассмеялась на почти пустом пандусе автомобильной стоянки. Они надолго засиделись в ресторане после ужина, кругом уже мелькали тени. Одна из них выскочила из-за пилона, схватила сзади Ханну, приставила к белому горлу зловеще сверкавший зазубренный нож.

Он действовал очень умно и расчетливо, отчаявшийся хилый мальчишка с безумными глазами, светлыми сальными волосами, исколотыми руками. Сначала бросился на Ханну, зная, что Марти застынет на месте.

Но Марти был копом. Детективом из отдела по борьбе с наркотиками, господи помилуй. Каждый день имел дело с такими мальчишками. Знал, что им нужно. Знал, как с ними обращаться.

– Успокойся, сынок. У меня в бумажнике почти пятьдесят баксов. Немного, но больше просто нету. Бери, все твои. Только пусти ее.

– Сперва деньги. Кидай сюда.

– Пожалуйста. Я сейчас полезу во внутренний карман, ладно? Видишь? Очень медленно вытащу и брошу деньги, потом мы поворачиваемся и расходимся. Согласен?

В голубых глазах парня вспыхнул жадный огонь, значение которого мало кто мог понять, и Марти на мгновение, на краткое мгновение подумал, что, может быть, сделал ошибку. Мальчишеские глаза чересчур голубые, чересчур напряженные, чересчур сфокусированные. Это не героин и не крэк. Видно, что-то похуже, вроде новых убийственных смесей, которые провоцируют ядерный взрыв в раскаленных мозгах.

Он медленно открыл полу хорошего пиджака, предъявляя внутренний карман с вырисовывавшимся под шелком подкладки прямоугольником бумажника. И совсем позабыл. Господи Иисусе, видел нож у горла Ханны и забыл все, что знал. Забыл предупредить парня, что всегда носит с собой пистолет, на службе и в свободное время, увидел в слишком голубых глазах потрясение, ужас, увидел удар блеснувшего ножа, увидел, как из Ханны каким-то невообразимым потоком хлынула жизнь.

Он держал ее на руках в белом платье, превращавшемся в красное, лихорадочно набирая номер на сотовом телефоне, крича в трубку, швыряя ее в сторону, нежно баюкая Ханну. Глубокая рана на горле повредила голосовые связки, но ей удалось прижать к животу руку и вопросительно посмотреть на него.