Уильям Лэшнер - Меченый

– Успокойтесь, Ронда. Это всего лишь статья.

– Это больше чем статья, Виктор. Люди не относятся к прилагательным. Вы можете думать о себе как о приятном веселом человеке, но на самом деле это ничего не значит. Люди – это глаголы.

– И к какому наклонению относитесь вы?

– К изъявительному. Я устраняю препятствия, преграды, помехи – все, что стоит на пути к успеху.

– Боже мой, вы безжалостная женщина.

– Это вас возбуждает, Виктор?

– Как ни странно, да. Вы так уверены в себе. Неужели вас не посещают сомнения?

– Какой смысл в сомнениях? Ты принимаешь решение, выбираешь определенный путь и следуешь по нему до конца. Можно хныкать и скулить от страха, а можно добиваться своего. Не знаю, как окажется в данном случае, но я не отступлю от задуманного. Выбрать путь, сделать свою работу без страха и упрека – я привыкла действовать только так.

– Тогда почему вы до сих пор всего лишь внештатный корреспондент?

– Поздно начала, поздно поменяла профессию.

– Чем занимались раньше?

– Работала в службе отлова животных.

– Вы шутите.

– Нет, не шучу. Кошки и собаки. Хорьки, змеи и белки. Множество белок. Вы не представляете себе, насколько опасными бывают белки.

– Белки? Опасными?

– Если не считать алкоголя и адвокатов, они настоящее бедствие для Америки.

– Правда?

– Нет, но никогда не связывайтесь с рассерженной белкой.

– Даю голову на отсечение, что форма вам шла.

– Я храню ее до сих пор.

– Вот это да.

– А к какому наклонению относитесь вы, Виктор?

– Наверное, к условному. Я задаю вопросы. Полагаюсь на неопределенность. Вот обнаружил, например, что если в чем-то уверен, то ошибусь на сто процентов.

– В чем вы уверены сейчас?

– Что вы на самом деле мягче, чем кажетесь.

Она поджала губы, затем отпила глоток коктейля.

– Возможно, вы правы.

– Вы не такая?

– Нет, дело не в этом. – Ронда наклонилась достаточно близко, чтобы я почувствовал вкус сухого вина в ее дыхании. – Вы правы в том, что ошибаетесь на все сто процентов.

Позже, ночью, она лежала обнаженной подо мной лицом вниз на постели. Я, тоже обнаженный, массировал пальцами напряженные мышцы на ее спине и шее. Она мурлыкала, как львица, растянувшаяся на полуденном солнце, а я вибрировал, как гиена над тушей только что поваленной антилопы. Но мной руководила не просто животная страсть, хотя откровенно признаюсь, что испытывал звериное вожделение. Нет, пока я гладил и мял ее тело, меня переполняли и другие чувства.

Она перевернулась. Я наклонился, поцеловал острый, как лезвие ножа, выступ ее ключицы. Она протянула руку и потерла мне шею сзади. Я прижался носом к мочке ее уха и провел языком по коже.

Я слышал, что влюбчивость является признаком душевного здоровья, а это, наверное, означает, что я был самым здоровым мужчиной в городе – во всяком случае, с точки зрения психиатрии. Я влюблялся напропалую. Я тосковал о женщинах, уверенный, что любая из них, не исключая ту, о которой сейчас говорю, способна спасти мне жизнь.

Я опять поцеловал ее. Ее браслеты тихо зазвенели, когда она сильнее потерла мне шею. Кем она была на самом деле, не знаю, но каждый ее вздох и каждое движение отдавались сладкой болью в моем сердце.

Впрочем, даже в этом одурманенном состоянии я отдавал себе отчет, что не могу испытывать настоящую любовь ко всем женщинам подряд. Нет, в ту ночь меня питала вместе с вожделением адская смесь страха и отчаяния, одиночества и потребности в общении, пронзительная тоска по малейшему намеку на избавление от этого ужаса. Глубоко в душе я горячо стремился найти человека, который вытащил бы меня из пропасти, куда по неосторожности я угодил.

Я принялся осторожно покусывать ее тело. В мою кожу с восхитительной болью впились крашеные ноготки.

И все же, сознавая ошибочность своих эмоций, я не переставал надеяться, что женщина, находившаяся здесь и сейчас, не случайная представительница прекрасной половины человечества, что она действительно может стать моей спасительницей. Другие лишь возбуждали ложные надежды, а эта, единственная, неповторимая, по-настоящему успокоит мое мятежное сердце.

Неожиданно она изогнула спину, приподнялась и замкнула ноги вокруг моих, словно пловец брассом, готовящийся оттолкнуться ногами. Я почувствовал, что меня затягивают.

– Подожди, – сказал я. – Что ты делаешь? Не спеши. Помедленнее.

Она засмеялась, когда мы нашли свой ритм, и я тоже засмеялся. Боже мой, может быть, мне повезло, может быть, я в конце концов обрел то, чего искал.

– Ты – та самая, нет-нет, ты та самая, та, что подо мной, сию минуту, именно ты.

– Вот так, – сказала она. – Это чудесно. О да!

Мне захотелось тут же поцеловать ее, не в плечико, не в шею, а в губы. Наградить ее крепким и долгим поцелуем.

Я приподнялся и посмотрел с пылающим сердцем в лицо риелтора Шейлы.

Я так же потрясен, когда пишу это, как, должно быть, потрясены вы, читатель. Но есть простое объяснение. Честное слово.

Итак, я выпивал с Рондой Харрис на втором этаже «Гостиной Монако», переживая очередную влюбленность и рассчитывая, что встреча на сей раз приведет к чему-то существенному. Вдруг Ронда посмотрела на часы и вскочила.

– Мне нужно идти.

– Правда? – спросил я, стараясь не показать, что упал духом.

– Извините, Виктор.

– Я думал, мы вместе пообедаем. В итальянском ресторане.

– Не могу. По крайней мере сегодня. Замолвите, пожалуйста, за меня словечко перед Чарли.

– Если смогу.

– Я позвоню.

– Буду ждать, – послушно откликнулся я.

Когда она ушла, молодая красивая официантка принесла заказ, который я оптимистично сделал несколько минут назад.

– Она вернется? – спросила официантка, кивая на место Ронды.

– Не сегодня.

– Жаль.

Официантка начала прибираться на опустевшей половине столика. Она была стройной, спортивного сложения. Длинные черные волосы и большие глаза.

– Тогда, наверное, вам не нужен «Космополитен», – сказала она.

Свежий цвет лица и розовые щеки намекали на соевое молоко и йогу. Не знаю, как насчет соевого молока, но йогу я готов был попробовать.

– Поскольку выпивка заказана, – сказал я, – может быть, присоединитесь ко мне?

– Не могу. У нас это не принято.

– Когда заканчиваете работу?

– В декабре.

Я поднял стакан со свежим коктейлем.

– Счастливого Рождества.

К тому времени я чувствовал себя слишком хорошо, чтобы вернуться домой, в разгромленную квартиру, рухнуть на искромсанный диван и провести еще один вечер за просмотром фильмов по портативному телевизору. Поэтому потянулся к сотовому, лежащему в кармане пиджака. Я собирался позвонить Бет, с которой последнее время почти не встречался, или Скинку, чтобы придать вечеру более веселый характер. Вместе с телефоном я нечаянно вытащил визитную карточку. Карточку риелтора Шейлы. И вспомнил, как зажглись ее глаза, когда она просила позвонить. Я позвонил.