Уильям Лэшнер - Меченый

– Кто выигрывает? – спросил я, чтобы показать Ричарду свое дружеское расположение.

– Какой-то парень в шляпе, – сказал он. – А тебе не все равно?

– Все равно.

– Мне тоже. Я могу с тобой поговорить откровенно?

– Конечно.

– Мы оба знаем, что Моника не блещет умом. Мы также знаем, что ты с ней встречаешься не из-за ее литературных вкусов. Поэтому я думаю, что ты с ней спишь. А если нет, если не трахаешь ее постоянно, день и ночь, день и ночь, то какой смысл встречаться?

– Вы очень выразительно изъясняетесь, Ричард.

– Я просто говорю.

– Она ваша сестра.

– Да, верно, я помню, но ты только посмотри на нее. У кого еще есть такие ноги? Они растут от ушей. А сиськи просто идеальные.

– Откуда вы знаете?

– Иногда она загорает на заднем дворе и расстегивает лифчик. А я сижу в своей комнате и смотрю из окна.

– Ричард, вы говорите гадости.

– Послушай. В Интернете есть девочки в десять раз хуже Моники, которые делают состояния на том, что всего лишь раздвигают ноги и задирают рубашки перед фотокамерами. С ее формами она может заработать в два-три раза больше, чем сейчас. На кой ляд она прозябает в дурацкой юридической конторе?

– Она выполняет полезную работу.

– Может, ты поговоришь с ней за меня?

– О чем?

– У меня есть идея открыть веб-сайт. Назовем его «Моникаленд», точка, ком. Я уже зарезервировал имя домена. Я возьму на себя всю черновую работу: дизайн, обслуживание, электронную переписку. Буду даже отвечать на вопросы в чате «Моникаленд». Все, что от нее требуется, – позволить себя сфотографировать. Мы заработаем целое состояние.

– Не думаю, что готов говорить с ней на эту тему.

– Чудила, она сможет обеспечить себя на всю жизнь. Ты тоже получишь «откат», если убедишь ее.

– Если желаете быть сутенером, Ричард, вам нужно лучше одеваться.

– Да я просто забочусь о своей сестре. Хочу дать ей деньги на черный день. Так принято у нас в семье – мы заботимся друг о друге. Предупреждаю: если хочешь трахать мою сестру день и ночь, как делаешь сейчас, лучше согласись.

– А иначе?

– Я узнал тебя, как только ты вошел. Видел тебя по ящику. Ты тот парень, который представляет Чарли Калакоса с картиной.

– Ну и что?

– Договоримся вот как: ты поговоришь с Моникой о вебсайте, а я не скажу родителям, кто ты.

– С какой стати я должен беспокоиться о том, что вы скажете или не скажете? Что от этого зависит? Или я чего-то не понимаю, Ричард?

– Можешь мне поверить, многое зависит.

– Да?

Я встал перед телевизором. Ричард отклонился в сторону, пытаясь увидеть, что делается на экране. Поняв, что это безнадежно, он впервые посмотрел на меня и тут же отвел взгляд. У него были желтые глаза и дряблая белая кожа, похожая на передержанное тесто.

– Я жду объяснений, – оповестил я.

– Я смотрю гонки, – сообщил он.

– Ладно, не буду мешать.

Я обогнул журнальный столик и сел на диван так близко к Ричарду, что наши бедра соприкоснулись.

Ричард убрал ноги с журнального столика и отодвинулся. Я придвинулся. Он вылупился на гонки, я на него. Когда он увял под моим взглядом, словно слизень – от соли, я дважды стукнул его пальцем по голове. Он отпрянул.

– Какая здесь связь, Ричард?

– Забудь об этом.

– Нет, я хочу услышать ответ.

– Это не важно.

– Очень важно.

– Что ты здесь делаешь? Убирайся к черту! Оставь меня в покое, или я скажу Монике, что ты меня ударил.

– Неужели? – Я потянулся губами к его уху. – Вот тебе урок, парниша. Люди делятся на два типа – пользователи и инструменты. Ты хочешь быть пользователем, хочешь превратить свою сестру в проститутку, но тебе это не удастся. Ты всегда будешь лишь инструментом. А знаешь почему? Потому что пользователь должен уметь разбираться в людях, а ты с функциональной точки зрения невежда. Ты думаешь, что я пришел к вам, потому что неровно дышу к Монике, что я вытатуировал ее имя на своем похотливом сердечке, но ты ошибаешься. Она не та Эдер, чье имя наколото у меня на груди. Как тебе это нравится?

Он повернул ко мне одутловатое лицо, и я прочитал в желтых глазах испуг. Ричард сжался, и диван покачнулся.

В туалете зашумела вода. Ричард повернул к двери. В комнату вошли мистер Эдер и Моника с миссис Эдер.

– Я принесла чай и свежую порцию «Чексмикс», – сказала миссис Эдер и поставила поднос на журнальный столик. – О, надо же, как вы поладили друг с другом. О чем вы, мальчики, беседовали?

– О Шанталь, – ответил я.

Принять наконец решение меня заставило домашнее видео. После того как я назвал имя пропавшей девочки, Эдеры с большой охотой поддержали разговор. Они вспоминали яркую индивидуальность Шанталь, наперебой рассказывая разные случаи, описывали великий день, когда Шанталь танцевала в шоу «Витрина Эла Альбертса». Все было слишком благопристойно, чтобы я этому поверил. В мире нет ничего более сомнительного, чем чье-то счастливое детство. Затем миссис Эдер захлопала в ладоши и предложила:

– Давайте посмотрим кино.

Мистер Эдер достал из стенного шкафа проектор, и на стене гостиной замелькали кадры.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы узнать действующих лиц. «Эта молодая женщина с короткими черными волосами, сексуальной улыбкой и гибким телом, женщина, хлопающая от восторга в ладоши, должно быть, миссис Эдер. Теперь понятно, в кого пошла Моника. А этот высокомерный молодой пижон с мышцами, бугрящимися под обтягивающей рубашкой, – мистер Эдер в те дни, когда жизнь сулила только хорошее. А этот светловолосый розовощекий мальчик, со смехом подбрасывающий палые листья? Ричард? Не может быть. Нет, может. Ричард. Боже мой!»

Я посмотрел на родителей, заново переживающих свое безоблачное прошлое, на Ричарда со скрещенными на груди руками, не слишком довольного тем, что видел, но не способного оторваться от экрана. Что-то более страшное, чем элементарное течение времени, превратило яркое прошлое этих людей в блеклое настоящее.

– Она не пришла домой, вот и все, – сказала миссис Эдер. – Вышла однажды поиграть и не вернулась.

– Мы обошли всех соседей, – добавил мистер Эдер. – Вызвали полицию, расклеили объявления, прочесали каждый дюйм в парке. Нам помогал весь район.

– Ее фотографии целую неделю печатали в газетах, – продолжила миссис Эдер.

– Никаких результатов. Неизвестность хуже всего. Мы до сих пор живем в ожидании. Такая боль никогда не проходит. Она началась в груди, а потом проникла в кости. Врач говорит, что это артрит, но он ничего не понимает, – закончил мистер Эдер.

– У нее были друзья? – спросил я.

– Ее все любили, – сказала миссис Эдер. – Она была «Мисс Индивидуальность». Но в тот день никто из друзей ее не видел.

– Кто видел ее последним?