Чарльз Холдефер - Наемник

– Ну ладно, народ, давайте разделимся на команды, – сказал Доктор.

– Я хочу с папой! – сразу заявил Кристофер.

Мне было очень приятно услышать эти простые слова. Джой немедленно заявил, что будет с мамой, и я думаю, мне не показалось: он испытывал облегчение оттого, что не оказался в моей команде. Нас было нечетное количество, поэтому для Бетани мы бросили монетку; в результате она досталась противной стороне. Бетани и начала игру, попросив вопрос-«сингл».

Доктор поднял брови и нараспев произнес:

– Назовите третье имя: Анания, Мисаил и кто еще?

Бетани сидела, играла браслетом и что-то бормотала. Казалось, она не слушала, а напевала едва слышно своим чудесным, теплым, чуть хрипловатым голосом. Потом она вдруг подняла голову и сказала:

– Азария.

– Да! – воскликнул Доктор. – Есть! Доброе начало.

Но после этого события покатились под горку. Джой на все вопросы отвечал правильно, Дебора тоже давала неплохие результаты. Когда же подходила наша очередь, мы с Кристофером никак не могли «ударить как следует».

– Как звали сыновей Ноя?

– Э-э… простите. Не могу сказать.

В том, чтобы вылететь после первого же вопроса, были свои преимущества, – так игра шла быстрее. Кристоферу тем не менее приходилось несладко.

– Назовите три казни египетские.

Кристофер безмолвно поднял взор к потолку. Джой тихонько посмеивался, болтая губой. Щеки Кристофера запылали.

Подошла моя очередь, надо было спасать лицо. Доктор прочел с карточки вопрос:

– Кто спросил: «Разве я сторож брату моему?»

Все взгляды сошлись на мне. Вопрос был знакомый. Смутно узнаваемый, как эхо чего-то, что я когда-то знал. «Сторож брату моему». Но кто же это сказал? Я подался вперед и попытался сосредоточиться. Ужасно хотелось ответить правильно – даже самому странно было. Ответ никак не шел на язык, но казалось, что я вот-вот вспомню. Ну давай же, Джордж, копайся в памяти! Глубже! Кристофер смотрел с нетерпеливым ожиданием. Время уходило. «Сторож брату моему». Это… Это…

Доктор поднял руку, но, прежде чем он объявил мне аут, я решил пошутить. Мгновенный импульс, просто чтобы разрядить обстановку. Сохраняя на лице серьезное выражение, я произнес:

– Мистер Обезьянкин?

Никто даже не моргнул. Я улыбнулся Кристоферу. Он казался удивленным и никак не отреагировал на улыбку. Дебора и Бетани молчали. Шутка совершенно не удалась. Даже Джой не хихикнул. Похоже, никто в комнате не мог поверить, что я способен сказать нечто насколько легкомысленное. Доктор даже не стал объявлять мне аут; он просто отметил счет и повернулся к другой команде, бросив при этом через плечо, как будто семечко выплевывал:

– Каин.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать сказанное. Затем я сказал:

– Конечно. Я знал. Правда.

Это был решающий момент. После него игра уже казалась бессмысленной. На все девять иннингов нас не хватило. По взаимному согласию мы прекратили игру после четырех с половиной иннингов при счете 20:0.

– Неиспользованные билеты не дают права на посещение другой игры, – грустно проговорил Доктор.

Кристофер не понял; он нервничал и чувствовал себя неловко. Прежде чем мы вышли из комнаты, Доктор поучительно произнес в пространство:

– Самое главное – уметь правильно выбрать союзников.

Позже, когда я заваривал себе чашечку кофе, Кристофер, в свете нашего с ним фиаско, удивил меня. Он тихонько подошел ко мне и спросил:

– Кто такой Каин? Где он сторожил своего брата?

Моей первой мыслью было: он что, меня испытывает? Проверяет, правду ли сказал папочка, когда завалил вопрос, а потом сказал, что знает ответ? Он грыз галету и серьезно смотрел на меня снизу вверх.

Поэтому я объяснил:

– Каин никого не сторожил. На самом деле он убил своего брата. Авеля. Так звали брата. Он поступил очень плохо. После Бог спросил Каина, где Авель, и Каин ответил: «Разве я сторож брату моему?» Это был его ответ. Он имел в виду: «Зачем спрашивать у меня? Разве это моя проблема?» По сути, Каин пытался уйти от ответа.

Кристофер откусил еще кусочек, соря крошками, и молча двинулся прочь.

– Вот видишь, – сказал я ему вслед. – Я знал ответ.

Я просто не успел его вовремя вспомнить.

Дженни и Кайл жили в восьмидесяти километрах к югу от Доктора, меньше чем в часе езды. Обычно летом мы устраивали что-то вроде пикника на открытом воздухе; в предыдущий визит, осенью, вместе ходили на лыжах. Бетани и Дженни дружили с начальной школы. У нас есть фотография, где они вдвоем умудрились устроиться верхом на одном шотландском пони, причем ноги обеих едва не достают до земли. Спина пони, кажется, прогнулась от тяжести. В другой раз они, будучи в гостях, попытались одновременно просунуть головы в маленькое окошечко в двери дома, предназначенное для почты. Головы застряли. Вызвали сначала пожарных, но дежурный экипаж оказался бессилен, и пришлось пригласить плотника; он разобрал часть крыльца, расширил отверстие и освободил наконец девочек. (Каждый из нас слышал эту историю бессчетное число раз.) Теперь Дженни стала дантистом, а ее муж Кайл заведовал страховым бизнесом и был членом городского совета. Когда мы собирались вместе, Бетани не забывала сделать Дженни комплимент по поводу чудесного дома и успешной карьеры, а Дженни обязательно говорила, что завидует приключениям и заграничным поездкам Бетани. Ах, все эти чудесные места, где она никогда не сможет побывать! Остальную часть разговора, как правило, тоже составляли взаимные комплименты по поводу фигуры, волос, детей, состояния кожи и оптимизма. Создавалось впечатление, что все, что могут сказать друг другу старые подруги, – это длинный ряд поздравлений. (А может, они так подбадривают друг друга?) У нас с Кайлом отношения были попроще. Наше знакомство ограничивалось ежегодными встречами, а общего прошлого у нас не было; мы никогда не застревали головами в одной дыре. Поэтому между нами возникли отношения иного рода, в том числе несколько шуток, понятных нам одним. Как бы компенсируя бесконечные взаимные поздравления Дженни и Бетани, мы говорили друг другу: «Дерьмово выглядишь!» и «Ну, ты выглядишь еще хуже». Или «Вижу, у тебя еще поредели волосы» и «Смотри-ка, у тебя из ушей шерсть торчит, как у старика». Не особенно интеллектуальная беседа, конечно, зато нам всегда было о чем поговорить.

Из-за метели мы на пару дней застряли у Доктора, и, судя по прогнозу, такое положение могло продолжаться до бесконечности. Затерянный в глуши дом Доктора – бывшая усадьба фермера – казался теперь бо́льшим островом, чем настоящий остров, на котором мы жили. За время вынужденного сидения я приобрел новую привычку. Я надевал башмаки, натягивал пальто, шарф и шапку и пробирался по колено в снегу через двор к старому покосившемуся сарайчику, который хотя бы отчасти защищал от ветра. Там я ошивался сколько мог… Я глухо хлопал в морозном воздухе руками в перчатках, у меня ощутимо стыли брови, небо над головой, будто сделанное из хрупкого серого шифера, грозило расколоться и осыпаться на землю осколками. Это мерзлое убежище стало для меня единственным спасением – временным, разумеется, – от перевозбужденных детей, заезженных пластинок с рождественскими записями, от советов Доктора и его рассуждений о конце света.