Елена Сулима - Опоенные смертью

Оставив Фому в буфете аэропорта, они ворвались в кабинет начальника аэропорта. В ноги падай ему, как войдешь, прям сразу на колени, поучал по дороге её Друид. Они переступили порог, Друид растерялся, ожидая пламенной мольбы Алины, а у Алины вдруг кончились все слова. Она затрясла распахнутыми ладонями, как бы говоря, ну как же так, губы её дрожали, но она не могла издать ни звука.

Начальник аэропорта устало окинул их отеческим взглядом. Тут она пришла в себя, и вынув из сумки давно просроченные командировочные удостоверения — все шесть из разных редакций на двоих, положила на стол.

— А-а, — закивал головою начальник, — Все ясно. Бывает. Вот так всегда — залетят сюда, как в черную дыру, а как выбираться будут — не думают. И он спокойно и расторопно написал записку в кассу.

Друид вернулся в свою пустую квартиру, вошел в комнату, посмотрел на диван, обычно, откуда капитанским прищуром ему подмигивал его философский кот. Но пусто. Посмотрел на рукописи, лежавшие на столе — чудовищная фарандола жизни и фантазии пронеслась вихрем в его голове. Но пусто. Взял галстук, висевший на спинке стула, примерил. Встал перед зеркалом, представил, как произносит речь нобелевского лауреата уже совсем обрюзгший, убеленный сединами, произносит и с ужасом думает, — а дальше что?.. Написать ещё можно много чего, а как жить, жить-то как дальше?.. А может, вообще не жить, а лишь писать?.. А зачем тогда писать, если не жить?..

Уважаемые дамы и господа!.. Ничего нет прекраснее, чем жить не мысля и без смысла! Просто так! — Произнес он торжественно вслух. И осекся… "Друид, кончай валять дурака!" — вспомнилось ему.

Но почему, почему мне никто не верит? — Спросил он себя в зеркале, и слезы навернулись на глаза. Никто… — шептал он, — не верит, что мне может быть тоже отчаянно грустно, безысходно… почему мне не верят, что я тоже, нет, не тоже, а быть может сильнее всех их вместе взятых умею любить.

Он ещё раз взглянул на себя в зеркало и усмехнулся своей комичной физиономии, — "какой там Гоголь?.. — Чарли Чаплин!"

"А быть может, мне не верят, оттого что я просто-напросто сочинитель, они думают, что я и жизнь свою сочиняю, и себя и чувства?.. Или, если они предполагают, что я описываю то, что переживаю в фантазиях своих, что чувствую, их пугает, что слишком много что-то уж я чувствую всего? Они боятся моего многомыслия? Или боятся, что я чувствую их слишком уж хорошо и предчувствую? Но если чувствуешь, значит, любишь. Разве ж можно любить, не чувствуя человека? Но они же боятся настоящей любви… Они привыкли любить не чувствуя друг друга, а лишь потребляя. Поэтому я им не нужен. Ну и пусть… Пусть. А я ни за что не цепляюсь, ни от чего не отрекаюсь…

Он перебрал написанный урывками свой первый небольшой роман — всего-то страниц на триста… Обычно, он писал рассказы… повести… Ну и что?..

"А дальше-то что?.. Почему постоянно мучает этот вопрос?.. Глупо задавать такой вопрос, когда повесть окончена. Просто окончена, и более ничего. Повесть окончена. Вот и окончен целый роман. Если окончен, то уж окончен, стоит ли искать продолжение за картонной обложкой?.."

Ха-ха-ха — тихо вслух, совсем не смеясь, произнес он, затянул потуже свой длинный полосатый галстук и повесился на люстре.

Все. Окончен роман.

АЛИНА С НЕВЕРОЯТНОЙ ЯСНОСТЬЮ ОСОЗНАЛА, ЧТО ЕЙ ОСТАЛОСЬ ЖИТЬ ВСЕГО ЛИШЬ ТРИ МЕСЯЦА. Так предвещали врачи.

Самолет приземлился.

Алина села в такси. И поехала от аэровокзала домой.

Не оставляй меня, возьми с собой! — смягчая кривляньями вопль своей души бежал за машиной Фома. Машина медленно набирала скорость. Алина оглянулась и увидела истлевшую ветошь знамен смерти, из последних сил пытающихся догнать её и растворяющихся на пропитанном огнями ночном ветру. И поплыло перед глазами метафорой воспоминание, как хлестали эти лохмотья ей пощечины, когда она, обессилив, давала себя нагнать, когда оборачивалась…

Ну что, притормозим? — спросил таксист, поглядывая в зеркальце заднего обзора на бегущего вслед такси Фому.

— Нет! Никогда! Только вперед! Только не останавливаться!

Москва!.. Широкий просторный проспект… Еще проспект… Она достала ключи из кармана джинсов и тихо отворила дверь, на другом конце коридора маячил мужской силуэт. Алина чувствовала себя — человеком, вдруг выпавшим за борт корабля, и оказавшимся в океане незамеченным темной ночью, долго преодолевавшим соленую мутную болтанку волн и вдруг выползшим на сушу… только суша оказалась ледяной.

— Я знаю, где ты была и с кем, — мрачно сообщил ей, ещё не переступившей порог, Кирилл.

— А ты знаешь, что мы разводимся с тобою? — так же мрачно, сходу отпарировала Алина.

— Это из-за него, из-за этого алкаша? — искривилось лицо его в брезгливом гневе, но тут же он, словно прозрев, попятился от нее: "кошки умирают в одиночестве" — зазвучал в его голове голос Зинаиды

Словно прочитав его мысли, Алина, отчаянно заглотнув воздух, выдавила из себя:

— Просто так. Все. Окончен роман. Поиссохли чернила.

И даже не ужаснулась своей глобальной пустоте, лишь ощутила, как любящ, но одинок Бог над этой невменяемой вселенной.

"… обожаема ты и желанна…" — пело радио

— Вот и все. Я пришел к тебе, Жанна.

— Поздно, — бросив взгляд на Кирилла через плечо, не отрываясь от работы, ответила она.

— Что значит поздно?.. Но ты же сама ещё месяц назад предлагала… и вот я свободен.

— Нет. Ты пришел ко мне не по собственной воле, не оттого что любишь, ты пришел ко мне оттого, что тебе деваться некуда.

— Но пожалей меня, Жанна!..

— А ты меня не жалел?..

И проверив свою маленькую сумочку — ничего не забыла ли, — встала и вышла из кабинета. Вышла навсегда.

"… теперь ты мне не нужен, не нужен твой футбол, я влюблена навечно в рок-н-ролл…" пел голос Жанны Агузаровой по радио.

"…На скатерти большую млечность…

Так мужественно начала

Я было делать харакири,

Но позабыла, что была,

Слабее всех я в этом мире…"

"Что это было? Что все это было? — с удивлением вспоминала Алина свое путешествие с Фомой, словно фантасмагорический сон, — что?.. Забвение от отчаяния?..

Что она искала? Что нашла? Любовь?.. Тихую месть незатейливому мужу?.. Да что мужу — всему мужскому полу?.. Иную жизнь?.. Сочувствие друга?.. Последнюю яркую, пусть предсмертную вспышку жизни?.."

Вспомнив про то, как оптимистично умирал Чехов, Алина купила бутылку шампанского, пришла домой, поставила её на стол и глубоко задумалась, глядя на нее. Очнулась, попыталась откупорить. Бутылка не открывалась. Со слезами отчаяния, оттого что весь этот мир приспособлен под мужские руки, она срезала пластиковую пробку ножом. Пена залила стол, ополовинив бутылку. Алина лишь усмехнулась на эту неудачу. Налила бокал. Выпила. Закурила. Забыла про уже налитый бокал, взяла новый…