Кирилл Партыка - Час, когда придет Зуев

Волин тоже повернулся спиной к капризному автомату и вдруг замер. Позади ему отчетливо послышалось совсем тихое, похожее за мышиный писк хихиканье, гадкое, глумливое и какое-то мультяшечное, будто даже не человеком производимое. Алексей резко обернулся в надежде, что это просто шутит свои шутки причудливое вокзальное эхо. Но звук не утихал, и от него волосы зашевелились у Алексея на голове. Волин сразу догадался, откуда доносится гаденький смешок, хоть поверить в это было трудно. Его издавала трубка, висевшая на рычаге оглохшего телефона.

Она даже слегка покачивалась, будто искоса, издевательски поглядывая на оторопевшего Алексея. Какой-то мелкий пакостный тролль прятался в ней и веселился неизвестно отчего, может быть в предвкушении неведомой беды, подстерегавшей приезжих на вымершем вокзале.

Волин судорожно шагнул вперед, рывком сдернул чертову трубку и поднес ее к уху.

При этом он зажмурился, словно в ожидании удара или укуса. Но эбонитовый наушник был плотно набит глухой спрессованной тишиной, сквозь которую не пробивались даже обычные для поврежденной линии потрескивания. Прикрыв глаза, Волин с минуту вслушивался в эту устойчивую немоту, а потом повесил трубку на место. «Не охота мне нужна, а седуксен». Он направился в центр зала.

— Мы в восхищении, — заявил Лобанов, усаживаясь на скамью и демонстративно закуривая.

— Мессир в восхищении, — согласился Волин и плюхнулся рядом. — Но курить все равно не полагается. Что тебе здесь, нехорошая квартира?

— Она самая, — подтвердил Сергей. — Гнуснейшая, можно сказать. И хозяева у нее поганые.

Они посидели молча.

— Что же это с Егорычем стряслось? — Лобанову надоело рассматривать паркетный пол. — И куда железнодорожные деятели подевались? Унесло на летающей тарелке?

— Смейся! Так до утра здесь и будем торчать?

— Ну, можно пойти вырыть берлогу в сугробе.

— А далеко твой друг любезный живет? Может, нанесем поздний визит?

Лобанов с сомнением глянул на громоздкое походное снаряжение, зевнул.

— Не близко. Нет, не потащимся среди ночи. Не помрем до утра, а там ох уж я его и разыщу!.. Хотя, может, случилось что.

Сплюнув, Алексей начал прикидывать, как бы поудобнее завалиться на скамью.

Заметив это, Лобанов сунулся к вещам.

— Погоди, сейчас мы, чтоб лучше спалось, по стопарю тяпнем. — Он извлек сумку с припасами.

Но после первой сон, наоборот, рассеялся, после второй Волин тоже закурил, а после третьей они завели беседу о текущих политических событиях.

Пустой, перекликающийся шорохами вокзал подмигивал с галереи блуждающими бликами, взмахивал крыльями теней под высоким сумрачным потолком, щурился подслеповатыми, занесенными снегом окнами.

Иногда Волину чудился чей-то взгляд, упершийся ему в затылок, или возникало в углу, где висел телефон-автомат, отдаленное злое хихиканье. Алексей вздрагивал и оборачивался, но зал по-прежнему заполняла все та же промозглая дремотность пустого казенного помещения. Лишь один раз, когда они уже ополовинили вторую бутылку, Волину показалось, что в темноте галереи мелькнула неясная тень, напоминающая давешнего рыбака в дождевике и со сломанной удочкой. Но этого уж никак не могло быть, потому что никакого такого рыбака в природе не существовало.

Алексей торопливо опустил взгляд и потянулся к приятелю чокаться. Позже ему припоминалось, что Лобанов сильно ругался, грызя зубами жестяную пробку третьей бутылки, которую никак не мог откупорить.

Волин проснулся, но глаз не раскрыл, а только подтянул под себя затекшие и озябшие ноги. Озяб он весь и подумал, что вот опять в доме отключили отопление.

Но потом сообразил, где находятся, и со стоном замотал чугунной головой.

Состояние было такое, что не мешало вызвать «неотложку». Но «неотложек» поблизости не водилось, а потому Алексей закряхтел и все же разлепил склеившиеся веки. Сквозь осклизлую пелену проступила спинка соседней скамьи, а еще дальше — по-прежнему зашторенные окошки касс. Протерев глаза, Алексей взглянул на часы, но табло оставалось слепым. Он сел. Лобанов спал на соседней скамейке, втянув голову в воротник ватника, оброненная шапка валялась рядом на полу, усеянном окурками. Свинство какое! Охотнички! Вон уже и «пушнина» появилась. Две пустые бутылки выглядывали из-за сваленной на полу амуниции, а третья, недопитая, поблескивала у ножки скамьи.

Вокруг ничего не изменилось, ни одна живая душа не дала о себе знать. Волину вдруг сделалось жутко. «Ненормальный какой то вокзал, — подумал он, ежась. — И поезд был ненормальный, и вообще…» Но тут пробудился Лобанов. Спустив ноги на паркет и одернув ватник, он диковато огляделся, пристально посмотрел на Алексея, будто пытаясь уразуметь, что это за подозрительный тип с опухшей физиономией коротает время по соседству, наконец проснулся окончательно и без предисловий осведомился:

— Ты зачем меня вчера напоил?

— Напоил, связал и надругался, — откликнулся Волин. — Вставай, охотничек, дичь по тебе соскучилась. — Он радовался тому, что вместе с коротким одиночеством кончился и его непонятный страх.

Нахохленный Лобанов вдруг наклонился и поднял полупустую бутылку.

— Это черт знает что! Мы на охоту приехали или водку пить? — И тут же схватился за голову. — Нет, так невозможно заниматься. Башка резонирует.

В руках у него материализовался складной пластмассовый стаканчик. Волин было запротестовал, но потом вдруг подумал: да ладно, отдыхаем все-таки — и они самым вульгарным образом опохмелились. Прожевав сало, Алексей буркнул:

— Наливай еще!

Минут через двадцать, когда фойе вокзала утратило зловещие черты и показалось даже уютным, Волин, в такт словам размахивающий маринованным огурцом, вдруг заметил открытую дверь и споткнулся на середине фразы.

— Ага, явились, голубчики, — сказал Лобанов, проследив взгляд приятеля. — Ну, пошли, глянем.

На стене рядом с распахнутой дверью красовалась медная чеканка с надписью «Буфет» и выдержанной в рыцарском стиле эмблемой в виде перекрещенных вилки и ножа. Волин удивился тому, что несколько часов назад не заметил ни этой вывески, ни самой двери, но нетерпеливый Лобанов уже шагнул через порог. Миновав тесный «предбанник», друзья оказались в довольно неожиданном месте.

— Однако, — сказал Сергей, оглядываясь по сторонам. — Что это значит?

Они стояли в обширном зале добротного городского ресторана. Длинные ряды столов под крахмальными скатертями в окружении мягких кожаных полукресел ровными шеренгами уходили к эстраде, уставленной звуковыми колонками и барабанами. Стены поблескивали зеркалами, проглядывавшими среди бордовых драпировок. С лепного потолка тяжелыми виноградными гроздьями свисали погашенные хрустальные люстры.