Алексей Яковлев - «Прощание славянки»

— Да, советник, — шлепнул меня по колену Константин, — вчера у «Белосельских» о тебе Натали спрашивала.

Я вздрогнул. Я забыл совсем про девушку-мальчика с перламутровыми глазами. С глазами моей первой любви…

— И что ты ей сказал?

Влажно сверкнула фикса. Белый Медведь обрел опять свою звериную мощь.

— Я сказал ей, что ты влюбился в нее. Или я не прав, жених? — он еще раз звонко шлепнул меня по колену и рассмеялся.

— А ты ей не сказал, что оставил меня, влюбленного, в тюрьме у Суслика?

— Не ссы, — успокоил меня Константин. — Никуда бы ты от меня не делся.

Я напомнил ему:

— Неизвестно. Если бы не Людмила…

— Ее оставь! — строго предупредил Константин. — Думай лучше о Натали. Сегодня в одиннадцать у вас свидание.

— Какое свидание?

— Сегодня вечером экскурсия. Я Балагура уже предупредил.

— Ебэжэ, — сказал я.

— Чего ругаешься? — удивился Константин.

— Я не ругаюсь. Это так Лев Николаевич Толстой в своем дневнике отмечал: «Ебэжэ». «Если буду жив».

— А куда ты на х… денешься? — сказал Константин весело.

Первое, что услышал я, когда мы вышли из машины в Юкках, был соловей. Садилось солнце. Где-то шумно галдели дети, как птицы перед грозой.

— Кто не спрятался, я не виноват! — с веселой злостью орал мальчишка.

Здорово все-таки — дожить до первого летнего дня! «Отец» хотел уехать, но Константин сказал ему властно:

— Глуши лохматку! Подождешь. Мы скоро.

«Отец» закашлялся:

— Не-е… Я, братки, с бандитами не играюсь.

— Какие бандиты? — обиделся Константин и достал из кармана визитку. — Знакомься, отец.

Тот вертел визитку в желтых, прокуренных пальцах.

— Фонд «Возрождение»… Генеральный директор… И кого же ты возрождаешь? Если не секрет…

— Себя, — коротко объяснил Константин и добавил: — Жди. Не пожалеешь. Еще на одно новое корыто заработаешь.

Вдоль зеленого штакетного забора, заросшего кустами сирени, мы пошли к калитке. За калиткой надрывался огромный среднеазиатский овчар ростом с теленка. Из стеклянной веранды выскочил Михаил Натанович в розовом халате, зашипел на овчара:

— Тихо, Рэкс! Тихо! Свои! Он открыл нам калитку.

— Ну, проходите… Хотя незваный гость, говорят, хуже татарина.

— Конечно, — подтвердил Константин, — если хозяин еврей.

Они посмеялись, со значением похлопали друг друга по плечам, и Миша оглянулся на дом и приложил палец к губам:

— Тихо. Не разбудите птичек.

Константин шепотом мне объяснил:

— Молодой отец. Двойню заделал в пятьдесят лет! Как это тебе удалось, плейбой? А?

Миша довольный пожал плечами:

— А я знаю?

— Наверное, сосед помогал? — подтолкнул его плечом Константин.

Миша нахмурился.

— Иди ты, Костик, знаешь куда… Сказал бы, да тут с тобой «советник по культуре», — Миша мне подмигнул и рассмеялся беззвучно. — Пошли скорей.

По песчаной дорожке он повел нас к дому. Дача у Миши была приличная. Не такая, конечно, как строят теперь «новые» из красного кирпича. Дача была двухэтажная, деревянная, послевоенная, наверное. После войны такие дачи строили народные артисты и профессора-лауреаты сталинских премий. В гаражах у них стояли прочные, как танки, «Волги» с серебристым оленем на радиаторе, на верандах заливались роскошные радиолы «Эстония». «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня…» Хороший был участок у Миши. Просторный. И цветущий сад, и огород с парником, и высокие бронзовые сосны, и заросшие кустами какие-то таинственные сараи в глубине.

Ворота кирпичного гаража были раскрыты настежь. В гараже стояла черная «Волга» с серебристым оленем на радиаторе. Старые хозяева продали дачу оптом, со всеми причиндалами.

Миша нам накрыл на веранде на круглом столе под низким оранжевым абажуром. Он в розовом махровом боксерском халате чем-то тихо гремел в холодильнике.

— Не жидись, Майкл. Мечи все на стол. Мы с советником сегодня вообще не ели, — сказал Константин и скинул на тахту пиджак.

Миша повернулся к нему от холодильника обиженный.

— Костик, когда я жидился? Вспомни Вологду, Костик! — Он объяснил мне: — Мы с Костиком вместе в Вологде на химии досиживали. Какое время было! А?

— Ах, где же моя черноглазая, где? — запел Константин. — В Вологде-где-где-где, Вологде-где…

— Ти-хо! — звенящим шепотом вскрикнул Миша.— Разбудите птичек — убью! Ты меня знаешь, Костик!

— За птичек — убьет, — подтвердил мне тихо Константин.

Миша на цыпочках ушел в дом, проверить «птичек». А Константин достал из кармана пиджака черный пистолет, передернул затвор и положил пистолет под пиджак. Улыбнулся, сверкнув фиксой.

— Если не назовет «третьего», я сам его убью. Я понятно излагаю?

Миша вернулся довольный. Потирая руки, спел в дверях:

— Птички уснули в саду, рыбки уснули в пруду… Спят мои заиньки, как ангелочки! Солнышко мое на озеро пошла. Умаялась, бедняжка, с двумя. Мне-то хорошо, что сразу двое… Когда я еще соберусь? Я знаю? А ей-то каково? Я вас спрашиваю!… Будем гулять, мужики!

Он накрыл шикарный ужин, поставил на стол длинную бутылку какого-то иностранного коньяка, кажется «Метаксу». Константин отстраненно сидел за столом, изредка поглядывая на пиджак под правой рукой.

— Редко мы с тобой встречаемся, Костик. Очень редко, — сокрушался Миша. — Когда мы с тобой по-настоящему гуляли? И не вспомнишь!

— Весной,— вспомнил Константин.— На еврейскую пасху.

— Точно! На Песах! Точно! Как мы гуляли, Костик!

Миша перешел к старой, но все еще шикарной радиоле «Эстония», поставил пластинку, нажал клавишу.

«Фа-фа-ра-ри-ра-ра, фа-фа-ра-ра», — тихо запел Хампердинк. Миша схватился за розовую лысину.

— Где мои семнадцать лет?! На Большом Каретном! Помнишь, Костик? Ты все помнишь?!

— Кайфую, как последний сучило,— подтвердил Константин.

Мы выпили. Костя жадно набросился на еду. Миша, подперев розовое лицо кулаками, смотрел на него, блаженно улыбаясь.

— Вот ты меня, Костик, плейбоем назвал… А ты не плейбой? А ты? — Миша хитро посмотрел на меня. — Все мы плейбои! Все! Россия — родина плейбоев! В Штатах плейбоями становятся в пятницу вечером и кончают ими быть в воскресенье. В России плейбой — всю неделю плейбой! Из года в год! От рождения до смерти! Что вы так смотрите на меня, молодой человек? — это он мне сказал. — Вы думаете, я не в курсе дела? Костик, скажи своему «советнику», что я эту тему знаю досконально! У меня, молодой человек, антикварный магазин в Бруклине. Костя, скажи! Но я не могу там жить! Жалкие, несчастные люди эти янки… Меня от них воротит! Жалкие и несчастные. Их только пожалеть можно. Ах, где ты, моя черноглазая, где? Подпевай, Костик! Только тихо! Птичек не разбуди!…

— Хорош! — успокоил его Константин,— Миша, мы ведь по делу к тебе…