Патриция Хайсмит - Игра на выживание

У меня появилось ощущение, что люди на улице только и делают, что следят за моим домом, но стоит мне только приглядеться к ним чуть попристальнее, как я понимаю, что ошибся. И все же Иносенса утверждает, что при ней никогда не было «молчаливых» телефонных звонков. Можно подумать, что кто-то наблюдает за мной, чтобы знать, когда я дома и даже когда я могу самолично поднять трубку, так как примерно в половине случаев на звонки отвечает И.

Знакомые американцы (Эрнст и Джуди Раймер, Пол Шипли) пригласили меня на обед, но у меня не было настроения встречаться с кем бы то ни было, и поэтому я выдумал благовидный предлог, чтобы отказаться. За последнюю неделю я лишь раз виделся с Р., и ещё раз с Хосефиной и Ольгой. Хосефина хочет верить в то, что Р. виновен так же сильно, как я хочу быть уверенным в его невиновности. «Если он невиновен, то зачем нужно было затевать всю эту комедию,» — с жаром говорит Х. В ответ же на все пои попытку уговорить её не осуждать Р, она лишь смеется, и говорит, что сам я тоже его осуждаю, и что мне никогда не удастся убедить её в том, что в душе я не таю злобу на Р.

Позапрошлая ночь: мне приснилось, что Лелия украшает свою квартиру разноцветной мишурой для карнавальной вечеринки. В том сне ничего не произошло, но проснулся я со странным ощущением радости. Х. вместе с Санчесом-Шмидтом (очень порядочный человек) готовятся к распродаже картин и рисунков Лелии, а также освобождают от вещей её квартиру. Для меня стало большим облегчением, что Х. не просит меня помочь. Хотя я предложил свою помощь. Х. отдала мне серебряную шкатулку — Л. никогда её не чистила, но эта вещица все равно мне очень нравилась — в которой Л. хранила свои драгоценности и дешевые безделушки. Мне на память достались как раз последние, и то не по моему выбору: золотая булавка с украшением в виде витой «восьмерки», несколько мелких жемчужинок и одна серьга причудливой формы. Вот что получается, когда человек из скромности заявляет, что ему ничего не надо!

Заложив пальцем страницу, Теодор принялся перелистывать исписанные страницы. Этот дневник он начал вести два с половиной года назад. Записи вносились не каждый день. Кое-где он делал небольшие зарисовки, и чаще всего рисовал Рамона, который никогда не соглашался попозировать ему. Теодору нравилось изображать его в анфас в виде римлянина, увенчанного лавровым венком, и в профиль в образе мужественного испанского тореро, причем оба рисунка обнаруживали большое портретное сходство с оригиналом. Там же он наткнулся и на выполненный чернильной ручкой шарж, на котором он изобразил самого себя потчующим в кухне Лео, ставя перед котом одной рукой тарелку с разделанным лобстером, а другой поливая блюдо растопленным сливочным масло из соусника. Ниже был приведен их диалог:

ЛЕО: Где ты шлялся, черт тебя побери! Ты что не знаешь, что на дворе уже ночь?

Т.: Но я же предупредил тебя, что поздно вернусь домой, и к тому же Иносенса обязательно покормила тебя чем-нибудь вкусненьким.

ЛЕО: Ничего она мне не давала.

Т.: Не ври, Лео. Ты только посмотри, какой чудесный лобстер. А пахнет как аппетитно!

ЛЕО: Рр-мяу! Может быть ты и считаешь, что это снимает с тебя ответственность за те шесть часов, что мне пришлось прождать тебя!..

Т.: Обещаю, этого больше не повторится.

ЛЕО: Повторится, и ещё как. Знаю я тебя!.. Тебе вообще крупно повезло, что я все ещё живу с тобой, потому что ты иеня просто не достоин.

Теодор снова раскрыл дневник на недописанной странице и добавил:

Курт Цвингли хочет, чтобы я проиллюстрировал тушью его новую книгу. Рукопись пришла по почте вчера. «Правдивая ложь». Сатира современной жизни. Молодой человек, совершенно вымышленный персонаж, каких нет и никогда не существовало — очень напоминающий тех положительных во всех отношениях типов из старых учебников по грамматике, что приезжали в Лондон и останавливались в тамошних пансионов исключительно с целью изучения английского языка, а по вечерам ходили на концерты, посещали музеи и демонстрировали Schwarmerei [21] энтузиазм (нем.) при каждом удобном случае — уже в наши дни отправляется в кругосветное путешествие и с удивлением обнаруживает, что люди стали циниками и пессимистами, которым нет никакого дела до вечных ценностей. Однако наш герой не унывает и не обращает внимания на весь этот цинизм. Конечно, пересказывать сюжет вкратце — неблагодарное занятие. Я в восторге от книги.

Я уже даже представляю, какими будут мои иллюстрации. В них будут замечательным образом сочетаться статическая строгость и схематичность, характерная для иллюстраций в учебниках иностранного языка (плохо сидящая одежда, невыразительные, неуклюжие персонажи) плюс пугающая темнота, беспроглядная темень пессимизма и отчаяния. Если мне удастся настроиться на нужный лад, то я постараюсь воплотить свой замысел на бумаге. Нужно будет уложиться до сентября. А для того, чтобы я настроился на нужный лад, что-то обязательно должно произойти. Саусас же, похоже, топчется на месте со своим расследование.

Посетил выставку Руо. [22] Жорж Руо (1871–1958) — французский живописец и график. Большое утешение смотреть на чужие картины.

Около полуночи, когда Теодор сидел в гостиной, зазвонил телефон. Внезапно у него появилось предчувствие, что если он снимет трубку, то в ней опять воцарится молчание, и он стал лихорадочно припоминать, что собирался высказать неведомому молчуну. Эти мысли тревожным вихрем пронеслись у него в голове. Он протянул руку к телефону, чувствуя, как потеет ладонь, и решительным движением снял трубку.

— Слушаю!

В трубке послышались приглушенные голоса, а затем:

— Алло. Дон Теодоро, это вы?

Теодор вздохнул с облегчением.

— Si, Артуро.

— Дон Теодоро, извините за столь поздний звонок, но Рамон очень хочет увидеть свою птичку, — с отчаянием в голосе проговорил Артуро.

— Он хочет, чтобы я её привез?

— Нет, он сам приедет. Или сегодня уже слишком поздно?

— Ну что ты, совсем нет.

— Тогда мы будем у вас через несколько минут. Ладно, дон Теодоро?

— Seguro que si! [23] Ну конечно же! (исп.)

Артуро положил трубку.

Теодор включил второй торшер в гостиной, а затем поднялся на второй этаж, увидел, что в комнате у Иносенсы свет уже не горит, и тихонько постучал к ней.

— Si! — испуганно откликнулась Иносенса, как если бы она только что очнулась ото сна.

— Иносенса, это я. Мне нужно забрать птицу Рамона. Извини за беспокойство.

— Si, сеньор. — Он услышал легкий шорох, а затем Иносенса открыла дверь — она была босиком, в халате накинутом поверх ночной рубашки повернулась и сняла птичью клетку с крюка.

— Он позвонил. Рамон заедет ненадолго, но ты не беспокойся.