Джудит Гулд - Навсегда

«Мы с ним едва знакомы!» Но это не имело значения Ее тело требовало уступить ему. Она хотела — ей необходимо было! — чувствовать его губы на шее, груди…

С почти нечеловеческим усилием она оттолкнула его от себя и, шатаясь, отступила на шаг назад. Она едва могла дышать, лицо горело. Кровь неслась по телу яростными толчками.

Стефани быстро отвернулась. Она чувствовала себя преданной, преданной своим же собственным телом, которое страстно желало его ласк.

Как же она хотела его! Но она не могла себе этого позволить. Это было бы неправильно — отдаться ему Кто она? Подделка, фальшивка. Не существует такой женщины — Моники Уилльямс. Если она сейчас допустит эту близость, им обоим будет потом очень больно, они будут страдать от этого нагромождения лжи, сотворенного ею.

— Почему? — мягко спросил он. — Тебе не нравится? Или ты боишься меня?

Он хотел взять ее за руку, но Стефани быстро сделала еще шаг назад. Ну как она могла объяснить, что хотела его, желала его — но что сюда она пришла для другого: следить, шпионить и, может быть, даже уничтожать?

— У тебя кто-то есть? — спросил встревоженно Эдуардо.

Он подошел к ней и повернул лицом к себе. Она тихонько вскрикнула, когда он, поднеся ее руку к своим губам, поцеловал кончики пальцев.

— Не надо! — прошептала Стефани.

— Моника!

Стефани дрожала.

— Эдуардо, пожалуйста.

— Но почему?

Его глаза проникали в нее, глубже, глубже, туда, в самую душу.

— Я не настолько наивен, чтобы не понимать, что у такой женщины, как ты, не может не быть кого-то, какого-то очень счастливого мужчины, с которым она делит свою жизнь. Я с уважением отношусь к этому, Моника, поверь.

Она глубоко вздохнула. «Боже мой! Ну почему он не может просто замолчать?»

— Я знаю, — продолжал Эдуардо, — мы только что познакомились… но ты же видишь, неужели нет? Единственное, чего я прошу, — дать нам обоим шанс.

Колени ее подгибались, она почувствовала, что ей не хватает воздуха.

— Неужели я прошу слишком многого?

— Н-нет, просто… — Она нахмурилась в поисках подходящего оправдания.

Ее спас шум, доносившийся откуда-то снаружи: это был оглушающий звук заведенного двигателя. Она посмотрела вокруг — на дверь, компьютерные консоли, видеомониторы, как будто грохот мог исходить оттуда.

— Это всего-навсего вертолет.

— Ровно двенадцать часов, — пробормотала Стефани.

— Да. А откуда ты знаешь?

— Да просто желудок подсказывает, — быстро нашлась она. — У меня всегда в животе начинает бурчать ровно в двенадцать. Можно часы проверять.

«Черт! Какая же я дура! Если я не буду вести себя осторожней, он догадается, что я наблюдала за яхтой и знаю расписание вертолета».

— Ну если твой желудок говорит, что пора поесть, то кто мы такие, чтобы противоречить ему? — засмеялся Эдуардо.

— Отлично. Я действительно проголодалась.

— Но сначала… — сказал он тихо, и она с удивлением почувствовала, что он опять целует ее.

Она снова попыталась оттолкнуть его, но его руки все сильнее и сильнее обнимали ее, и она почувствовала, что сопротивляться нет сил. Еще один разряд электрического тока пронзил ее, когда она почувствовала, как его язык ласкает ее. И она, забыв о сопротивлении, жадно ответила на его ласки.

Неожиданно он мягко отстранился. Его широко открытые глаза блестели.

— Лучше-ка нам пойти пообедать, — прошептал он. — А то мы что-нибудь такое сотворим!

— Да, лучше пойдем обедать, — неуверенно согласилась Стефани.

Обед был подан за покрытым шелковой скатертью столом в одной из палаток. Тарелки имели форму бабочек. Все, кроме Зазы, сидели на старинных резных венецианских стульях.

Зара. Вся в серебряном: свободный свитер с низким вырезом, из серебряного шелка, короткие, до щиколотки, серебряные ботинки на шпильках, серебряный тюрбан с большим пером, свисавшим до лица. Из-за серебряного цвета колготок казалось, что ноги ее были из жидкой ртути. За обедом она ограничилась ложкой икры, и сейчас, вытащив из вазы розу и держа ее за длинный стебель, водила ею по лицу.

Заза сидела в своем кресле-каталке. Во время обеда она несколько раз начинала клевать носом и теперь тихонько похрапывала.

Эдуардо, сидевший напротив Стефани, расправлялся с фаршированным омаром, одновременно играя под столом ногами со Стефани.

Стефани, пытаясь сохранить невозмутимость, усиленно демонстрировала, с каким интересом она слушает Эрнесто де Вейгу. Тот, не переставая говорить, лениво черпал чайной ложкой икру.

— Нам сейчас нечем особо развлечь гостей, — говорил он, с чарующей улыбкой глядя на Стефани и не обращая внимания на пронзительные взгляды, которые метала в его сторону Зара. — Тем более такую прекрасную юную гостью. Мы стали вести отшельнический образ жизни, слишком занятые своими собственными делами. Конечно, мы иногда посещаем оперу, концерты. Но в общем и целом наш досуг уже не тот, что был когда-то, совсем не тот…

Прервав ненадолго свою речь, чтобы поглотить еще одну ложку икры, он обратился к Стефани.

— Расскажите нам о себе.

— Да мне нечего особенно рассказывать.

— Напротив! — улыбнулся ей Эрнесто. — Я уверен, что вы можете рассказать много интересного. Например, любите ли вы оперу? Или вы предпочитаете музыку вашего… э… молодого поколения?

Стефани откусила кусочек омара.

— Честно говоря, — соврала она, — я едва ли знаю даже самые общие вещи о классической музыке. — Наклонив голову, она попыталась придать лицу задумчивое выражение. — Вам не кажется, что вкус к классической музыке появляется у людей с возрастом?

Эрнесто кивнул.

— Вы абсолютно правы. Только знатоки разбираются в опере, впрочем, как и в тонких винах. Чтобы оценить и то и другое, требуются зрелость и опыт.

Взяв бокал с вином, он поводил им перед лицом, наслаждаясь букетом.

— Я до сих пор не могу устоять перед хорошим вином. — Эрнесто отпил из бокала. — Так же, как не могу пропустить оперу Рихарда Вагнера.

— Музыка Вагнера мне всегда казалась тяжеловесной и скучной, она вгоняет в депрессию, — заметила Стефани.

— Правда? — удивился Эрнесто. — Вагнер? В депрессию? — Он нахмурил брови. — На меня он всегда действует бодряще. Он поднимает настроение, так же как, например, церковная месса.

— Боюсь, я не очень религиозна, — призналась Стефани.

— Но вы согласны, что в религии есть определенная польза? — спросил Эрнесто, поднося ко рту очередную ложку икры.

— Вы имеете в виду слова Карла Маркса? «Религия опиум народа»?

— О, Боже мой, нет, конечно, — он усмехнулся. — Я говорю о религии как о катализаторе. Разве не религия на протяжении многих веков вдохновляла лучших художников и композиторов? Рафаэль, Брамс, Микеланджело, Гендель, даже Дали. Скажите, мисс Уилльямс, — он вопросительно посмотрел на Стефани, — вы любите Дали?