Энн Бенсон - Похититель душ

– Ваша студия подвергается обыску по постановлению суда, мистер Дюран. И мы не освободим ее до тех пор, пока не закончим опись всех потенциальных улик, которые там найдем.

Дюран даже не посмотрел в сторону Спенса, он обращался только ко мне.

– Я не совершил никакого преступления. Следовательно, и улик быть не может. – Уголки его рта едва заметно подергивались, в то время как все мышцы лица застыли в полнейшей неподвижности. – То, что вы приняли за улики, лишь иллюзия.

Ко мне вернулся голос, но прозвучал он не слишком уверенно.

– Мистер Дюран, – сказала я, – мы постараемся оценить найденные нами улики с максимально возможной быстротой. И не станем доставлять вам неудобства дольше, чем это необходимо. Тем не менее в данный момент мы несем полную ответственность за ваши вещи – и должны быть абсолютно уверены, что все делаем правильно, как для вашей защиты, так и для нашей. Поскольку некоторые предметы в вашей студии могут представлять историческую и художественную ценность, наш адвокат посоветовал нам обращаться с ними как можно осторожнее.

Он понял, что я хочу сказать – мы будем оставаться в студии до тех пор, пока нас не выкинут оттуда в результате хитрых маневров его адвоката. Затем я собрала все свое мужество и продолжала:

– Если вы можете уделить мне несколько минут, я бы хотела, чтобы мы прошли в комнату для допросов. Там нам никто не помешает.

– Нет.

Больше он ничего не сказал. Дюран мог бы начать говорить о том, что его адвокат с нами сделает, но он промолчал; он мог бы разразиться возмущенной тирадой и проклятиями в мой адрес, но сохранял молчание. Он не собирался вести со мной переговоры. Иными словами, не могло возникнуть ситуации, когда мы начали бы обмениваться репликами, он бы что-то сказал, и мы до чего-то договорились бы. Он не угрожал. Дюран просто стоял с хмурым видом, а потом повернулся и пошел прочь.

Когда дверь за Уилбуром Дюраном наконец закрылась, воцарилось долгое молчание. Я оглядела коллег и увидела, что все заметно побледнели. Неожиданно заработал кондиционер, и все вздрогнули.

– Господи, – пробормотал сержант, – что это было?

– Понятия не имею, – выдохнула я. – Ученые над этим работают.

– Удачи им, – сказал Спенс.

Машина без полицейских знаков ползла через изнемогающий от жары город. За рулем сидел Спенс. Я устроилась на пассажирском месте, все еще охваченная оцепенением. Мы ехали медленно, а в голове у меня мелькали фотографии изуродованного тела Эрла Джексона. Единственное, что мне хотелось сделать, – так это добраться до Уилбура Дюрана.

– Ты только подумай, Спенс, он был у нас в участке. Нам оставалось только надеть наручники…

– Мне знакомо это чувство. Но время еще не пришло. Ты не можешь позволить себе допустить ошибку.

Но тогда бы мне пришлось к нему прикоснуться. Нет, я бы не смогла.

Фотографии, сделанные в студии, лежали у меня на коленях. Мы медленно ползли вперед, над асфальтом плыл жар. И вновь я оказалась среди образов причудливого мира Дюрана, пытаясь раздуть крошечную искорку интуиции. Однако в мельтешении голов, рук, зубов, париков, ушей, крови и внутренностей мне не удавалось найти ничего.

– Взгляни сюда, – сказала я, показывая фотографию. Спенс бросил быстрый взгляд в сторону, продолжая следить за дорогой. Он наморщил лоб.

– Проклятье, а это еще что такое?

– Целый контейнер фальшивых козявок – тягучий резиновый материал, который актеры используют, чтобы сделать себе сопли.

– Надеюсь, мы возвращаемся туда не из-за этой дряни. Кто знает, как именно мы сможем его поймать?

– Это должно быть что-то самое обычное. Но пока я не знаю, за что зацепиться.

Мы вошли через те же двери, и нас вновь попытался остановить клерк. Мы молча прошли мимо него.

– Скоро он к нам привыкнет, – пошутила я.

Но как только мы вновь оказались внутри студии, неуместная веселость исчезла. Я вошла в состояние сосредоточенного транса, мой взгляд скользил от одной коробки к другой, с полки на полку, на несколько мгновений задерживаясь на каждом предмете. Я заставила свой мозг работать в сканирующем режиме, надеясь, что какая-то деталь привлечет мое внимание.

Я подумала о своих детях; что они могли бы хранить в такой комнате? Здесь было полно вещей, которые можно использовать в фильмах и которые впоследствии станут такими же знаменитыми, как рубин Дороти…

Туфли.

Подставка для обуви. Ее содержимое было вывернуто на пол и разбросано по всей студии. Детектив из другого отдела методично считал туфли. Казалось, я нахожусь в собственном доме – повсюду валялись кроссовки. А кроссовки носят дети.

Почему же здесь оказалось так много обуви для подростков?

В комнате Натана Лидса мне запомнилась пустая коробка от кроссовок.

В этот момент вернулся адвокат. Он стоял возле двери вместе с ассистентом, который вызвал его, как только появилась я.

– Черт побери. Давайте соберем обувь в коробку, – негромко сказала я, обращаясь к полицейским. – Мы заберем все это с собой.

Должно быть, они подумали, что я спятила. Один из них даже бросил на меня удивленный взгляд.

– И постарайтесь не раздражать понапрасну этого маленького прощелыгу.

Когда мы выносили коробку из студии – Спенс держал ее с одной стороны, а я с другой, – адвокат пришел в неистовство.

– Что вы делаете? Куда вы идете? В вашем ордере ничего не говорится о личных вещах моего клиента… – Он нависал надо мной, кричал, брызгал слюной, продолжая сжимать в руке ордер на обыск.

– Заткнись! – бросила я, и, к моему удивлению, он повиновался.

Мы остановились возле двери, не выпуская из рук коробку, и я спокойно повторила свое первое заявление:

– У нас есть ордер, позволяющий забирать вещи, которые могут оказаться уликами при расследовании нескольких преступлений.

Он снова принялся кричать, но это нас не остановило.

Двое дюжих полицейских принесли коробку с обувью из гаража и поставили ее на пол рядом со стойкой дежурного сержанта. Потом я сама притащила коробку в комнату для допросов, несмотря на множество предложений помочь, – теперь, когда коробка оказалась в моем полном распоряжении, мне не хотелось, чтобы кто-то к ней прикасался, пока я сама не рассмотрю каждую кроссовку.

«Найк», «Нью Бэланс», «Адидас», «Пума» – здесь была обувь всех фирм. Я начала звонить родителям, чтобы договориться с ними о времени визитов, с получасовыми интервалами. Таким образом, у меня оказался занят весь вечер и завтрашнее утро.

Интересно, когда мой бывший муж потребует, чтобы я платила ему деньги за содержание детей, – ведь сейчас платил он. У него имеются все основания назвать меня плохой матерью. У меня возникло неприятное чувство. И все же мои дети в безопасности.