Майкл Доббс - Прикосновение невинных

Ее переполняли ярость и отвращение, она должна была навсегда вычеркнуть Фолда из своей памяти. Еще когда она бежала по холлу гостиницы, у нее мелькнула мысль. Она подошла к телефону и набрала номер.

Деверье развалился на обитой зеленой кожей скамье правительства, небрежно поставив ногу на подставку. Шли прения по экономическим проблемам. Казначей защищал правительство, утверждая, что большинство событий в политическом мире подчиняются теории вероятности, а не являются следствием заговора. Конечно, ведь заговоры могут устраивать только умные люди, а Деверье не знал таковых среди своих коллег. Хорошо пообедавшие представители оппозиции зло дразнили докладчика, припоминая его оптимистические ошибочные прогнозы, сделанные во время последней предвыборной кампании.

— Вы обещали нам новые ростки на засыхающем дереве нашей экономики! — издевался над ним депутат от Уэльса. — Если какая трава и пробилась, вы, скорее всего, ее выкурили!

Деверье скрывал веселость под мрачной гримасой. Он должен поддерживать казначея. На публике. Даже если тот роет себе политическую могилу.

Распорядитель появился у кресла спикера и отправил по рукам зеленый конверт, предназначавшийся Деверье. Тот открыл его, недовольный, что ему помешали, но раздражение немедленно перешло в отчаяние, как только он прочел записку.

Дочь ждала его в центральном холле. Зачем? Поклонившись спикеру, он быстро ушел.

Деверье нашел Полетт за статуей Гладстона. У него перехватило дыхание: за те недели, что он не видел дочь, она еще больше похудела и выглядела ужасно неряшливо. Бледная рыхлая кожа, усталое лицо, которое она попыталась накрасить и явно перестаралась. Кричащая, почти клоунская маска, ярко накрашенный рот. Она пыталась что-то сказать.

— Мне необходимо было тебя увидеть.

Место было явно неподходящим. Центральный холл был похож на оживленный перекресток, где политические деятели встречались с народом, тут не уединишься. В Вестминстерском дворце вообще мало где можно уединиться — Деверье пришлось отвести Полетт в свой кабинет, хотя он и находился в другом конце здания, им пришлось идти длинными коридорами, коллеги бросали в их сторону недоумевающие насмешливые взгляды, видя его в компании столь — мягко говоря — странной молодой женщины.

Чуть дальше по коридору, у библиотеки, он заметил группу людей возле доски объявлений, они обменивались сплетнями и грубыми шутками, возбужденно и громко что-то обсуждая. Разговор оборвался на полуслове, всеобщее внимание привлекла эта странная девушка. Деверье знал, о чем они подумали, и покраснел от смущения, от того, что могли о нем подумать, да и о ней тоже.

Он втолкнул дочь в комнату и захлопнул дверь.

— Боже мой, Полетт! — Деверье задыхался от гнева.

Девушка стояла, опустив голову, не глядя отцу в глаза. Когда он увидел, в каком она состоянии, его охватила тревога.

— Посмотри на себя! Что произошло?

— Мне нужна помощь.

Ни «пожалуйста», ни «привет, отец» — она редко называла его так, если вообще обращалась к нему, даже профессиональные нищие со Стренда более вежливы друг с другом.

Она всегда чего-то хотела, брала, но никогда не отдавала. Теперь он знал, как она использовала его деньги, ему следовало бы догадаться гораздо раньше, он должен был, но отцы всегда все узнают последними.

— Какая помощь тебе нужна на сей раз?

— Деньги. Мне нужны деньги. Всего несколько сотен фунтов.

— Неужели? Раньше ты просила тысячи.

— У меня был трудный период и…

— Ни цента, — отрезал Деверье. — Я говорил тебе в последний раз: денег больше не будет, Полетт. Любая другая помощь, все, что в моих силах. Только не деньги.

— Но мне нужны наличные. Не видишь, что ли, я голодаю? Дай хоть на продукты!

Деверье смотрел на Полетт, пытаясь разглядеть черты своей любимой маленькой девочки в этом исхудавшем, почти прозрачном создании, и сердце его разрывалось от тоски.

— Нет.

— Но почему? Как раз сейчас, когда я пытаюсь бороться. Ты велел мне разобраться со своей жизнью. Думаешь, это легко? Я страдаю, мерзну, голодаю. Мне просто нужно немного денег, чтобы продержаться, пока в голове не прояснится.

Ему хотелось, так отчаянно хотелось поверить ей.

— Нет.

— Ну одну сотню, жалкий стольник, я больше не прошу.

— Я оплачу частную клинику в любой стране, но не дам ни копейки наличными. Я тебе уже говорил.

— Ты много чего мне уже говорил. — Два горящих злобой глаза на восковой маске лица взглянули на него. — Например, что любишь меня.

— Я действительно люблю тебя.

— Держу пари, ты и мать уверял, что любишь ее. Именно поэтому она покончила с собой, да?

— Прекрати!

— Ты довел ее до смерти, а теперь хочешь избавиться и от меня тоже. Разве не так?

— Ради Бога, Полетт…

— Чертова сотня монет. И ты собираешься читать мне мораль? — Полетт шипела, как ядовитая змея. — Ты всю жизнь обманывал маму. Все, что я помню, это как она плакала каждую ночь, засыпая в одиночестве. А теперь ты хочешь вышвырнуть из своей жизни и меня.

— Нет! Я хочу помочь. Я люблю тебя.

— Но недостаточно сильно, чтобы дать мне денег на пропитание.

— Я говорю «нет» именно потому, что люблю тебя.

— У тебя весьма странное понятие о любви.

— Я не стану помогать тебе убивать себя.

— Я голодаю, черт побери. Разве не видишь? Деверье видел, но не знал, как поступить.

— Интересно, что все эти чертовы политики подумали, когда увидели меня? Что я еще одна из баб Деверье? Хотя это не твой уровень, верно? Впрочем, он всегда готов переспать с женщиной, даже когда жена была рядом. Ведь она застала его со своей лучшей подругой? В своей собственной постели?

Деверье упал на диван, закрыл лицо ладонями и зарыдал.

Полетт опустилась на колени рядом с отцом. Она тоже плакала.

— Прости. Прости меня, — выдохнула она. — Я не хотела сделать тебе больно. Пожалуйста, прости меня. Прости, мне сейчас так тяжело. Скажи, что прощаешь меня, отец. Он поглядел на нее опухшими от слез глазами.

— Нам надо многое простить друг другу, Полетт. Конечно, я прощаю тебя. Я люблю тебя, хочу помочь.

— Клянусь тебе памятью матери, что я чиста. Больше никакой ерунды. Все, что мне нужно, это время. И немного денег…

— Нет! — закричал Деверье и так резко махнул рукой, что стоявшая на столе лампа полетела через комнату и разбилась о стену. — Потому что я люблю тебя! Разве ты не понимаешь: мне проще дать тебе денег, чтобы ты отстала. Но это было бы ошибкой. Может быть, я недостаточно делал для семьи, но я горжусь ею, Полетт, и скорее умру, чем буду спокойно наблюдать, как ты губишь себя.

Полетт отскочила к двери.

— Так что же мне делать? Как жить?

Ему нечего было сказать дочери, он только покачал головой. Полетт открыла дверь.