Джон Харви - Ты плоть, ты кровь моя

Слезы безудержно текли теперь по ее лицу, и она отвернулась. Когда Элдер протянул руку и коснулся ее ладони, она отдернула ее, как будто обжегшись.

– Ничего мне не рассказывайте. Вообще ничего не говорите. Не желаю ничего больше знать.

Он затушил ее дымящуюся сигарету и ждал, пока утихнут ее рыдания. Позади них пожилой мужчина зашуршал своей газетой и подлил кипятку в чай. Официантка продолжала сплетничать по своему мобильнику: сплошные «если» и «может быть» – видимо, о событиях прошлого вечера.

Через несколько минут Хелен достала какую-то скомканную тряпочку и вытерла щеки и глаза.

– Извините меня.

– Не за что. Я понимаю.

– Я уже очень давно не плакала.

– Да я правда понимаю вас.

Она отпила кофе, уже чуть теплого.

– Хотите еще чашечку?

– Нет. Не надо, и так достаточно.

– Вот уж не ожидал встретить вас здесь, – заметил Элдер. – Извините, если это по моей вине вы так расстроились.

Он оставил на столе деньги в счет оплаты. Выйдя наружу, они остановились, пропуская длинную вереницу малышей, построенных парами.

– Вы когда собираетесь назад? – спросил Элдер.

– Назад?

– Ну да, я подумал…

Но она отрицательно покачала головой:

– Я переехала сюда. Недавно. Мы с Тревором… ну, разошлись. Уже несколько лет прошло. Я купила здесь небольшой домик, по ту сторону гавани. Понимаете… Сьюзен – мне хотелось по крайней мере быть поближе к тому месту, где я ее видела в последний раз. – Она отступила на шаг. – Если действительно что-то обнаружите…

– Конечно. Я сразу дам вам знать.

Она дала ему свой адрес, и он затвердил его, а потом стоял там и смотрел, как она уходит за поворот и пропадает из виду – женщина средних лет, неотличимая от многих других, если не считать того, каким образом она потеряла почти взрослую дочь, которая вот только что была рядом, а потом вдруг пропала…

Поскольку она была одна, Элдер задумался, что она вообще теперь делает, чем занимается. Насколько часто взбирается по этим истертым ступенькам – их тут целых сто девяносто! – прижимая к груди цветы, а потом отдает их ветру. И чем заполняет промежутки между этими вылазками.

Когда Шейн Доналд впервые встретился с Аланом Маккернаном – на заброшенном и захламленном пустыре недалеко от Ньюарк-он-Трента, когда вовсю шел дождь и Маккернан с мокрыми, прилипшими к черепу волосами и сам промокший насквозь возился, меняя колесо ярмарочного трейлера, – Маккернан метнул на него косой взгляд, тут же отвернувшись от ветра, и спросил:

– Ты что, так и будешь там стоять, как траханая статуя, или все-таки поможешь?

Немного погодя, уже в фургоне Маккернана, Доналд стоял, дрожа от холода, а Маккернан сдирал с себя одежду – джинсовую куртку, майку с короткими рукавами, брюки, – пока не остался в одних трусах, а потом и без них; Доналд старался не пялиться на татуировки, что змеями вились по всему его телу, на синюю вену, что тянулась к крайней плоти его члена.

– Снимай свои шмотки, – велел Маккернан. – А то околеешь. – А когда Доналд было заколебался, добавил: – Не волнуйся, не нужна мне твоя задница. Во всяком случае, пока.

И, смеясь, принялся вытираться полотенцем с головы до ног, а Доналд медленно стянул с себя через голову фуфайку, а потом, полуотвернувшись от смущения, и все остальное.

– Господи помилуй! – воскликнул Маккернан: ребра Доналда прямо-таки выпирали наружу, натягивая бледную кожу. – Ты когда в последний раз ел, мать твою?

В закусочной на краю рыночной площади Маккернан выпил бутылку кока-колы и выкурил несколько сигарет, в то время как Доналд умял первый гамбургер, а потом еще два – жирных, в четверть фунта каждый, – проглотил несколько порций картошки фри с шинкованной капустой и кетчупом, кусок яблочного пирога и молочный коктейль, после чего бросился в туалет, где выблевал большую часть съеденного.

– Тебе, – сказал ему позже Маккернан, – надо бы жрать регулярно. К собственному телу надо относиться как к траханой святыне; понимаешь, о чем я?

Они еще долго потом болтались на этой площади с четырьмя или пятью другими парнями из парка аттракционов, все старше Доналда, примерно возраста Маккернана – около двадцати пяти; курили самокрутки, чуть-чуть травки, да еще пили крепкий сидр из банок. Зазывали девчонок, оказавшихся поблизости, смеялись над их более чем неуверенной походкой на высоких каблуках, а у тех маленькие крепенькие сиськи так и выпирали из топиков, они все были еще школьницы, но делали вид, что уже взрослые. Один из парней, высокий и тощий, с волосами, вытравленными перекисью, в конце концов уболтал одну четырнадцатилетнюю, в ярко-красных брючках, зайти с ним под козырек у входа в магазин, и они там целовались взасос, а он одной рукой уже залез ей под блузку, а другой все оглаживал сквозь джинсы собственную промежность.

Маккернан с улыбкой наблюдал за ними, следя за каждым движением, а Доналд не отрывал взгляда от Маккернана.

Когда вернулись в фургон, Маккернан достал бутылку водки; Доналд не хотел, ну правда не хотел, но не мог сказать, что не будет. А стены и потолок фургона были все, как заплатками, обклеены конвертами от старых виниловых грампластинок и вырванными из журналов страницами со звездами рок-н-ролла, которых Доналд не знал, а еще фотографиями голых женщин с полными грудями и раскинутыми ногами.

Более чем захмелевший, боясь, что его, чего доброго, опять вырвет, Доналд покачиваясь поднялся на ноги.

– Куда это ты собрался, так тебя перетак? – Нагнувшись, Маккернан достал из-под узкой кровати матрас и пару армейских одеял. – Можешь тут покемарить. Передохни пару дней. Утром пройдемся вокруг, поглядим, может, найдем тебе на ярмарке какую-нибудь работенку.

Доналд долго лежал без сна, прислушиваясь к мощному дыханию Маккернана, гулу уличного движения, изредка доносившемуся с недалекого шоссе. До этого момента никто, кроме его сестры Айрин, никогда не заботился о нем, не находил для него доброго слова.

На следующий день он нашел работу – продавать билеты в «Доджемс», детский автодром, где гоняли на электрических автомобильчиках, без конца сталкиваясь друг с другом, да еще на подхвате при аттракционе, где бросали шары, стараясь сбить с подставок кокосовые орехи. Маккернан одолжил ему черную кордовую рубашку, которая была на несколько размеров велика, и джинсы «Ливайс» – их пришлось подтянуть кожаным ремнем и несколько раз подвернуть на щиколотках. И еще Доналд написал на тыльных сторонах обеих ладоней свое имя – ШЕЙН; аккуратно, тщательно вывел шариковой ручкой «байро», разодрав себе кожу.

На третью ночь Маккернан, намазав член вазелином, сполз со своей кровати на матрас и оттрахал его – Доналд этого уже давно ожидал и не удивился, считая, что другого и не заслуживает.