Джон Харви - Ты плоть, ты кровь моя

– Это в честь чего? – спросила та.

– А просто так. Почему ты спрашиваешь?

– Ну, просто… – Она сделала неопределенный жест руками.

– Просто – что?

– Да ничего, пап. Ничего.

Они уселись друг напротив друга в отгороженной высокими стенами отдельной кабинке. Ресторан уже был на три четверти заполнен. Официантка принесла им меню, зачитала список сегодняшних «особых блюд» и оставила их принимать решение.

– В любом случае, – сказал Элдер, – держу пари, что ты здесь уже не раз бывала с мамой.

– Они с Мартином предпочитают ресторан «Санниз».

– Ах вот как.

Элдер заказал себе пива, а Кэтрин, бросив тайком взгляд на отца, – бокал белого вина. И оба углубились в изучение меню.

– Ну ладно, – сказала вдруг Кэтрин, наклоняясь вперед. – Вот что я тебе скажу. То, что ты меня привел в такое роскошное заведение, это нечто особенное… как будто ты… Просто это наводит на мысль, что ты намерен, ну, я не знаю, ну, сделать какое-нибудь важное сообщение или заявление. Или еще что-нибудь в этом роде…

– О чем?

– Я не знаю.

– Ну например?

– Ну например, что ты уезжаешь за границу. Эмигрируешь. В Новую Зеландию. Или в Канаду. Или что встретил женщину… и собираешься на ней жениться.

– Тогда мне сперва надо бы развестись.

– Да нет, кроме шуток!

– Извини. Не знал, что это тебя беспокоит.

– Что?

– То, что я могу быть с кем-то еще.

– А ты действительно…

– Нет.

– Ну и хорошо.

– Если честно, то я помню, как ты сказала, что это неплохая мысль.

– Это о другом.

– То есть?

– Это я говорила о любовной связи. Мне казалось, это тебе поможет.

Элдер не смог сдержать улыбку.

– Ну спасибо!

– Я не имела в виду ничего серьезного. Ну понимаешь, когда живут вместе. Съезжаются.

– А если бы такое действительно случилось, как бы ты это ни называла – совместное проживание, постоянная партнерша, – разве это имело бы значение?

– Для меня, ты хочешь сказать?

– Да.

– Конечно, имело бы.

– Но почему?

– Потому что это все изменило бы.

Элдер взял ее за руку:

– Все уже и так изменилось, моя милая. Еще три года назад.

– Я знаю.

Кэтрин заказала салат с крабами и жареную треску. Элдер попросил себе порцию мидий и стейк из палтуса.

– Ну, – сказала Кэтрин, поднимая свой бокал, – у меня сегодня есть что отметить, даже если тебе праздновать нечего.

– Так расскажи.

– Соревнования между графствами. Меня включили в команду.

– Отлично!

– Только не говори, что ты так мне и сказал.

– Я так тебе и сказал!

Кэтрин показала ему язык и на секунду превратилась в глазах Элдера в двенадцатилетнюю девчонку – длинноногую, неуклюжую, волосы заплетены в косичку, школьная форма сидит криво.

После кофе они вышли на улицу и чуть не налетели на какую-то смеющуюся пару, шедшую рука об руку им навстречу.

– Извините, – автоматически произнес Элдер, но когда мужчина поднял руку в знак того, что, мол, ничего особенного, он краем глаза заметил, что Кэтрин остановилась и улыбается.

– Привет, Кэт!

– Привет!

Ему было лет двадцать – кожаная куртка и джинсы; девушка, что была с ним, чуть моложе, волосы торчат какими-то сосульками над зеленой банданой, бежевые шелковистые штаны, усыпанный блестками топ. Улыбка молодого человека стала еще шире, когда он перевел взгляд с Кэтрин на стоявшего рядом Элдера.

– Это мой папа. Пап, это Алан. Он в нашей школе преподает.

– Рад познакомиться, мистер Элдер.

Элдер кивнул.

– Ладно, нам надо двигаться. Желаем хорошо провести вечер.

Элдер с Кэтрин постояли немного, глядя, как они переходят через улицу.

– Он и у тебя преподает? – спросил Элдер.

– Нет. – Кэтрин покачала головой. – В основном в младших классах. Французский и испанский.

– Симпатичная с ним девица, – заметил Элдер.

– Ага, – подтвердила Кэтрин. – Она из выпускного класса.

Пам не знала, сколько времени пробыла в таком положении – откинувшись назад на водительском сиденье и упершись головой в подголовник, с острием ножа Доналда, плотно прижатым к коже. Достаточно долго, чтобы ее дыхание вошло в норму, мелодия, доносившаяся из радио, сменилась на другую, более томную, совершенно не соответствующую ситуации. Ей не хотелось смотреть в сторону кабинетов инспекторов по делам условно освобожденных, где все еще горел свет. На другом конце стоянки дожидался хозяина «вольво» ее шефа. Если он сейчас закончит свои дела и выйдет наружу, он непременно увидит ее, ее силуэт за рулем, и подойдет, чтобы узнать, все ли в порядке.

Но ничего не случилось. Никто не вышел и не поспешил ей на помощь.

– Шейн, – сказала она спокойно, стараясь, чтобы голос звучал ровно, – пожалуйста, убери нож.

Он наклонился вперед, она ощутила его горячее дыхание на своей щеке и на ухе.

– Ни за что на свете!

– В этом нет никакой нужды.

– Я вам не верю.

– Но ты же пришел сюда.

– Айрин сказала, что вы мне поможете.

– Да, конечно, помогу. Но не таким же образом.

Она хотела повернуться, но острие ножа Доналда проткнуло ей кожу.

– Я же тебе говорила…

– Да ладно, сам знаю.

В тесном пространстве машины она чувствовала запах пота и страха, исходивший от него…

– Шейн, пойми, я не сделаю тебе ничего плохого, ничего, что могло бы тебе навредить. Убери свой нож, и давай просто поговорим. Спокойно поговорим. Можем пойти ко мне в кабинет…

– Нет!

– Ну хорошо, хорошо, поговорим здесь. Только нож убери.

– Откуда мне знать, что вам можно верить?

– А ты попробуй.

– Вы все врете!

– Нет, Шейн.

– И при первой возможности сдадите меня в полицию!

– И это неправда.

Вместо музыки из автомобильного радио раздались позывные радиостанции, потом мужской голос убедительно и доходчиво стал разъяснять преимущества страхования жизни.

– Шейн, – сказала Пам, – мне надо передвинуться.

– Нет!

– У меня спина затекла, болит ужасно. Мне просто надо выпрямиться, вот так. Вот и все.

Она видела его отражение в зеркале заднего вида, лицо побледневшее, встревоженное, капельки пота над бровями и на переносице.

– Шейн, – продолжала она, обращаясь к его отражению, – сестра же сказала тебе, что я попробую тебе помочь, и она совершенно права. Но прежде обязательно убери свой нож. Хорошо?

Из динамиков теперь понеслась мелодия «Стрит лайф», звонкая и веселая.

– Шейн?

Она задержала дыхание, когда нажим острия ослаб, а потом и вовсе исчез.

– Ладно, хорошо. А теперь я повернусь.

– Нет!

– Хорошо, тогда дай мне выключить радио. Нам будет лучше слышно друг друга.

Голос певца прервался на полуслове. В машине воцарилось молчание, нарушаемое лишь доносившимся издалека шумом уличного движения.

– Ну давайте, – сказал Шейн, – рассказывайте. Если собираетесь мне помочь, рассказывайте, что можете сделать.