Нельсон Демилль - Спенсервиль

– Да, здешние копы все испорчены. Босс у них скверный.

Гейл посидела молча, потом сказала:

– Знаешь, там, на шоссе, я по-настоящему испугалась.

– Знаю. Вот почему я хотел решить эту проблему прежде, чем уехать отсюда, но потом пообещал, что не стану.

– Я понимаю. Можно мне тебя спросить… ты когда-нибудь делал это?.. Я хочу сказать… ну, во Вьетнаме, наверное…

Кит задумался над ее вопросом. Да, он убивал во Вьетнаме, но там это было в бою. В первые же годы его работы в разведке ему в самом прямом смысле слова было дано разрешение на убийства, но, прежде чем ему выдали пистолет с глушителем, Киту вдолбили правило: убивать можно только в двух случаях – в бою и в порядке самообороны. Однако в Америке такие права есть у каждого. То разрешение, которое дали Киту, простиралось значительно дальше, в темную область превентивных акций: ему дозволялось убивать, даже если он всего лишь только чувствовал угрозу себе. И даже в еще более неясные сферы: он имел право убивать ради предотвращения или устранения какой-то более серьезной опасности, в чем бы она ни заключалась. Кит считал, например, что Клифф Бакстер представлял собой именно такую опасность; но родители мистера Бакстера или его дети могли бы и не согласиться с этой оценкой. Подобные вещи всегда очень конкретны, тут не может быть общих правил – к тому же Киту никогда не приходилось принимать такое решение самостоятельно, а если его принимали другие, то исполнителем выступал не он. Здесь, в Спенсервиле, он был предоставлен самому себе: не было ни привычных правил и ограничений, ни тех, у кого можно было бы попросить совета.

– Ты подумал о том, что, пока Бакстер жив, вы никогда не будете в безопасности? – спросила Гейл.

– По-моему, у него не так уж хорошо работают мозги. Мы просто постараемся держаться от него подальше.

– А ты не думал, что он может попробовать отыграться… ну, скажем, на родственниках Энни?

– Что ты хочешь сказать, Гейл? Мне всегда казалось, что ты пацифистка.

– Это Джеффри пацифист. А если бы кто-то угрожал мне или жизни моих родных и друзей, я бы убила такого человека.

– Чем? Морковкой?

– Не смейся, я серьезно. Слушай, мне страшно, я чувствую, что нам грозит опасность, и заведомо знаю, что не могу обратиться в полицию. Я бы взяла эту твою винтовку.

– Хорошо. Сейчас принесу. – Он встал, но тут они услышали, что сверху спускается Джеффри.

– Потом положим ко мне в багажник, – сказала Гейл Киту.

– Что положим в багажник? – спросил Джеффри, входя на кухню.

– Коробки из-под того, что мы привезли, – ответила Гейл.

– Верно. – Джеффри уселся за стол, и они принялись за завтрак.

– Чертовски здорово мы вчера посидели, – проговорил Джеффри. – Очень рад, что наконец-то мы отпраздновали объявление о помолвке неких Лондри и Прентис.

– Вы никогда не задавались вопросом, какой была бы наша жизнь, если бы не война и все те прошлые потрясения? – спросил Кит.

– Да, я думал об этом, – ответил Джеффри. – Полагаю, что серой и скучной. Как сейчас. Мне кажется, мы получили уникальный жизненный опыт. Конечно, многие пострадали, у многих рухнули все их жизненные планы, но большинство из нас от этого только выиграли. Мы в результате всего этого стали лучше. Те студенты, что у меня были в последние годы, – добавил он, – это же сплошная тоска: думают только о себе, эгоистичны, нерешительны, характера никакого. Господи, Кит, ты бы их принял за чистой воды республиканцев, а они все считали себя бунтарями. Представляешь? Бунтари неизвестно во имя чего.

– Ну вот, из-за тебя он опять завелся, – проворчала Гейл.

– Помнишь Билла Марлона? – Кит посмотрел на Джеффри.

– Конечно. Придурковатый такой. Всегда хотел всем угодить, всем быть другом. Я тут видел его несколько раз. Старался держаться с ним помягче – просто в память о прошлом, но он конченый человек.

– А я случайно столкнулся с ним «У Джона».

– Господи, Лондри, да я бы туда поссать не зашел!

– А меня как-то обуяла ностальгия.

– Ну, так сходил бы на танцы. А чего это ты вдруг о нем спросил?

– Знаешь, когда я вижу таких людей, то иногда говорю про себя: «Благодарю тебя, Боже, что на его месте не я».

– Если бы Бог действительно существовал и отличался милосердием, то таких людей не было бы вовсе, – заметила Гейл.

– Ну вот, теперь ты ее завел, – усмехнулся Джеффри. – Я понимаю, Кит, что ты хочешь сказать; но мне кажется, что билли марлоны во всем мире и во все времена кончают одинаково. Это другие люди, не такие, как мы.

– Как сказать.

– Конечно, мы тоже раздолбаи, но все-таки хоть на что-то способны. Мы ведь вырвались отсюда, Кит, – ты, я и еще несколько человек. В наших семьях не было ни состояния, как у Бакстеров, ни какой-то культурной традиции и образования, как у Прентисов. Твой отец был простым фермером, мой – рабочим на железной дороге. И шестидесятые годы нас с тобой не сломали – они нам позволили вырваться из привычной среды, из привычной социальной структуры. А кроме того, – добавил он, – мы славно потрахались. Знаешь, я как-то прикинул, и у меня получилось, что все мои родственники, начиная где-нибудь с 1945 года, вместе взятые не трахались столько, сколько я один. Мне кажется, только во время Второй мировой войны так трахались; но не до, и не после.

– Это что, одна из твоих накатанных лекций? – улыбнулся Кит.

– Если хочешь, да.

– Ну что ж, у нас действительно были в жизни особые моменты. Но, как ты сам когда-то сказал, мы тогда совершили немало дерьмовых поступков. Ты, например, прислал мне то гнусное письмо. Нет, я не обижаюсь. Я получал тогда такие же письма от совершенно незнакомых мне людей. Все мы в то время без конца говорили о любви, о любви и только о любви, а многие наши поступки диктовались ненавистью. И мои тоже, – добавил он. – Когда я получил то твое письмо, мне в самом прямом смысле слова хотелось убить тебя. И я бы это сделал, если бы ты оказался где-нибудь поблизости.

– Ну что я могу сказать… Мы были молоды. Происходили бури на Солнце, Марс и Юпитер выстроились на небе в одну линию, или как там это называется, цены на «травку» упали, и мы вели себя как раздолбаи и стебанутые. А если бы всего этого не было, то сидели бы мы с тобой вчера вечером «У Джона», материли бы низкие цены на сельскохозяйственную продукцию и низкую зарплату на железной дороге, а Билли Марлон, возможно, если бы он не попал тогда во Вьетнам, стал бы хозяином этого бара и членом городского совета. Господи, не знаю я, что еще могло бы быть. – Джеффри откусил булку и продолжил: – Что-то из того, кем мы стали, было заложено в наших генах, что-то в нашей культуре, что-то было предопределено расположением звезд, а какая-то часть – нашими собственными поступками. И у тебя, и у меня, и у Клиффа Бакстера, и у Энни Прентис, и у Билли Марлона. Мы ведь все родились в один год и даже в одном роддоме. Не знаю, нет у меня никаких ответов.