Анри Лёвенбрюк - Бритва Оккама

Он убил человека.

Осознание этого факта свалилось на него как тяжкий груз. Вот уже много лет он не отнимал жизнь у человека, и пусть даже законная самооборона не вызывала сомнений — тот выстрелил первым, — он помимо воли испытывал отвращение, недовольство собой и чувство вины. Ему не хотелось походить на тех, кто убивает не раздумывая. И все же… Все же он выстрелил, не задумываясь ни на секунду. А это делало из него не того человека, каким он стремился быть.

Но сейчас не время раскисать. Пока ему следовало сосредоточиться на одном: кто-то убил Поля, и, видимо, тот же самый человек охотится за ним. Пора овладеть ситуацией и действовать. Ради Поля. Он дал себе слово. Ари вынул мобильный и набрал номер, который поклялся использовать лишь в случае крайней необходимости. И похоже, такой момент настал.

— Алло? Ману? Это Ари.

— Неужто Маккензи собственной персоной?

Эммануэль Моран был сотрудником контрразведки, с которым Ари познакомился в Хорватии и много раз работал вместе. Они часто оказывали друг другу услуги, хотя их службы, мягко говоря, конкурировали между собой и не стремились к сотрудничеству. У них скорее вошло в привычку ставить друг другу палки в колеса, особенно после того, как подтвердилось желание президента их объединить. Но Ари и Эммануэль не были обычными агентами. У обоих отсутствовал корпоративный дух, и они относились друг к другу с уважением, далеко выходившим за рамки протокола и внутренних разборок.

— Сам не знаю почему, но я готов был поспорить, что ты позвонишь! — воскликнул Моран с легкой иронией.

— Неужели?

— Знаешь, слухи расходятся быстро. Теперь мои коллеги работают по тому же адресу, что и ты, поэтому я в курсе всех твоих подвигов, приятель!

— Слушай, Ману, окажи мне услугу.

— Так и знал, иначе ты бы не позвонил мне по этому номеру и в такое время! Ладно, выкладывай, чем я могу тебе помочь. У меня на работе аврал.

После нескольких лет службы «на земле» Эммануэль Моран работал в центре прослушивания, который официально располагался «в лесу под Парижем».

— Ты не мог бы отследить, где сейчас находится владелец мобильного?

— А больше ты ничего не хочешь?

— Ману, у нас с тобой договор! Раз я об этом прошу, значит, у меня нет другого выхода.

Его друг издал нервный смешок:

— О'кей, о'кей, договорились.

Ари продиктовал номер мобильного. Прошло не меньше двух часов, но таинственный «Михаэль» вполне мог ошиваться поблизости.

— Записал. Я тебе перезвоню… Но знаешь, мне потребуется время. Если он вне зоны доступа или отключил мобильник, трудно будет его определить. А если он вынет батарейку, то дело не выгорит.

— Поступай, как считаешь нужным, Ману. И позвони, как только выследишь его. В любое время.

— Идет. Береги себя, Ари.

Маккензи выключил мобильный и двинулся дальше. Если удастся найти сообщника человека, которого он убил, Ари узнает, кто они такие, и, возможно, поймет, что искали у него дома. Он готов набраться терпения, ведь пока это его единственный след.

В отчаянной попытке решить, как ей больше идет, Лола откинула набок спадавшую на лоб черную челку, потом вернула ее на место, лишь чуть растрепав волосы. Она вздохнула. Ей не нравился ее лоб. Она находила его слишком большим, а подобрать прическу, которая скрывала бы его так, как ей хотелось, не получалось. Она всмотрелась в лицо, отражавшееся в овальном зеркале ванной, и выдержала собственный взгляд, словно бросая себе вызов. Покрасневшие глаза еще блестели от слез.

Детка, что же ты творишь?

Она проплакала весь вечер — такое в последнее время случалось с ней слишком часто. Вернувшись с работы, она уселась на диван-кровать и, как всегда, не в силах устоять перед соблазном, позволила волнам унести себя на темный остров. Это превратилось в наркотик, в дурацкий ритуал. Она вставляла в музыкальный центр диск, на который сама записала все музыкальные отрывки, связанные с важнейшими моментами ее отношений с Ари, подбирала под себя ноги, вжималась в спинку дивана и перечитывала его письма. Те прекрасные письма, которые он писал ей в самом начале, полные чудесных слов и фантазий, письма подростка, скрывавшегося за редкими фразами разумного и образованного взрослого человека. Эти письма, наивные и искренние, ознаменовали нежданную страстную любовь, потрясшую их обоих. Уже тогда в них сквозил страх перед неизвестным будущим, которого могло и не быть. Не знаю, куда мы идем, мой милый дельфин, но дорога так прекрасна! Она столько плакала над этими листками, что местами слова расплылись от слез. Не беда, она знала их наизусть. С закрытыми глазами она повторила бы любую фразу, в письмах Ари ей слышался его голос.

Какой идиоткой она себя чувствовала!

Для чего снова и снова погружаться в воспоминания, которые, она знала, причинят ей только боль? Словно воскрешать свое горе, вновь переживать его в саморазрушительном упоении стало для нее насущной потребностью. По вечерам она рыдала часами, утопала в слезах: в конечном счете они, возможно, и были тем лекарством, в котором она нуждалась. Лола делала себе больно, чтобы получить облегчение.

Еще была та музыка, под которую они первый раз занимались любовью. «Glory Box», завораживающая баллада английской группы «Портисхед», игравшей «трип-хоп». С первой же ноты она знала, что будет давиться от этой музыки жгучими слезами. А при звуках припева они хлынут ручьем…

Однако она дослушивала песню до конца, иногда даже дважды. И плакала еще сильнее.

Сейчас она стояла в ванной в узком черном бюстгальтере, опираясь о раковину, и спрашивала себя, зачем ей все это. И до каких пор. До каких пор она не сможет забыть. Друзьям уже надоело уговаривать ее заняться чем-нибудь другим и послать Ари куда подальше. Ее собственная мать каждый раз, когда звонила ей из Бордо, приходила в отчаяние, убеждаясь, что дочь окончательно замкнулась в самозабвенной любви. Возвращайся в Бордо, Долорес. Говорила же я тебе, чтобы ты никуда не уезжала. В другой раз не будешь связываться с мужчинами старше себя. Я так и знала, что он подонок. Встречаться с девчонкой! Вот уже год, как все твердили ей, что это просто смешно, что она делает из себя посмешище. Но Лола была сыта по горло этими поучениями. Ей хотелось наконец начать жить по-своему, стать независимой. Пусть даже ей было больно. По крайней мере, она впервые чувствовала, что это ее выбор.

Все просто… Она любила Ари больше всего на свете, всем сердцем чувствовала — он тот самый, единственный. Этого никому не понять. Такое не объяснишь. Несмотря на все, что их разделяло, несмотря на захлопнувшуюся дверь, которая, возможно, никогда не откроется вновь, она знала, он — мужчина всей ее жизни. Словом, только он сводил ее с ума.