Олег Бажанов - Иванов.ru

На лице Агеева недовольство сменилось озабоченностью.

— Тут идёт бумажная волокита, — понизив тон, будто извиняясь, произнёс он. — Ты ведь не сотрудник органов и не агент… Надо подумать, как тебя оформить.

— Оформить куда? — не понял Иванов.

— Оформить по бумагам, — уточнил Агеев. — Задержали тебя мы. Но у меня с тобой только устные договорённости. Сейчас подам рапорт начальству о твоём освобождении из-под стражи. Обосную. Думаю, что решат быстро.

— Как быстро? — Иванов не мог скрыть досады и раздражения.

— Ещё день, максимум два…

— А может, и все три, — вступил в разговор Быстров. — Это как их начальство посмотрит.

— Нет, ребята, я в такие ваши игры не играю! — возмутился Иванов. — Я и так у вас тут три дня отдыхаю. Делайте что-нибудь! Давайте, выпускайте меня сегодня!

— Сделаю всё, что в моих силах, — пообещал Агеев и стал складывать документы в портфель. — Я сейчас в министерство. А ты, Александр, подумай насчёт агентурной работы. Мы с тобой уже об этом говорили. Теперь считай это моим официальным предложением. Оформим быстро. И прикрытие в случае чего…

— Я подумаю, — равнодушно пообещал Иванов.

— Да уж, подумай. — Агеев направился к двери. — Пора определяться.

Сидя в своей камере, — хотя камерой эту уютную комнату со всеми удобствами и телевизором назвать можно было с большой натяжкой, учитывая лишь то, что металлическая дверь надёжно запиралась с внешней стороны и на окне стояла решётка, — Иванов думал о своей жизни. Вначале он вспомнил детство, мать, их уютную квартиру в Волгограде. Потом подумал о жене с дочкой и понял, что сильно соскучился. Потом мысли плавно перетекли к Юле. Вспоминая эту женщину, Иванов подсел ближе к столу и стал писать. Он написал стихотворение. Затем, прочитав его и кое-что подправив в тексте, Иванов, не раздеваясь, лёг на кровать и стал размышлять о предложении Быстрова подписать контракт на агентурную работу с Главным разведывательным управлением Генерального штаба Вооружённых Сил. Быстров сделал это предложение сразу после ухода Алексея Агеева. И Иванов сердцем принимал убеждения своего боевого товарища, его веру в обновляющуюся Россию, в её армию, в офицерский долг перед Родиной, но у подполковника запаса Иванова ещё были жена и дочь. Он и так рисковал ими. А как раз на это он не имел права. Но и находиться в стороне от разворачивающихся событий или бежать с переднего края борьбы было не в характере Иванова. Подполковник запаса Иванов думал. Думал долго. К утру он принял решение…

— Моя война закончилась там, под снарядами наших пушек в чеченских горах, — ответил он Быстрову на утренней беседе. — Систему не пересилить.

— Ты не понял, — стал разубеждать его Виктор. — Всё меняется. Я уже говорил: во власть идут новые люди. Всё будет по-другому! А Систему эту гнилую — под корень!.. Но нужны те, кто будет работать по-новому.

— Витя, ты же умный мужик, — устало улыбнулся Иванов. — Ну как эта Система даст себя сломать? Она может, соответственно обстоятельствам, поменять окрас, но будет оставаться всё той же нерушимой Системой с прикормленными стаями чиновников, которые, как вороны на помойке, засидели все «тёплые» места. Ворон можно попытаться вспугнуть, но они тут же перелетят на другую помойку. И ничего не поменяется, кроме названия. Чтобы сломать эту Систему, потребуется революция. А ещё одной революции Россия не переживёт.

— Но я же с тобой тут сейчас беседую о том, о чём ещё год назад нельзя было даже заикаться! — не сдавался Быстров. — Я знаю многих из тех «новых», что совсем скоро придут в Кремль. Это люди, в большинстве своём, порядочные!

— Интересно! Порядочные — во власти! — искренне усмехнулся Иванов. — Это действительно что-то новое. Только, по-моему, мы с тобой даже сейчас беседуем о том, что выгодно Системе сегодня и о чём она позволяет нам говорить. Да, ей надо измениться соответственно духу времени, так сказать, поменять оттенки окраса соответственно обстоятельствам, чтобы выжить. И она меняется — не спорю. Но, несмотря ни на что, остаётся незыблемой Системой. И имя этой Системы — Государство! А в России Государство — в первую очередь не аппарат, гарантирующий безопасность и равные права всем гражданам, а аппарат принуждения большинства во благо жирующему меньшинству! Значит, по сути своей эта Система несправедливая. Поэтому служить ей я больше не хочу. И погоны я снял уже три года назад.

— Ты пессимист, Саня, — вздохнул Быстров, не имея желания спорить дальше. — Но я понимаю: Система больно ударила тебя. Так борись! Добивайся того, что считаешь справедливым!

— Я решил просто жить, — сообщил Иванов. — Хватит борьбы. У меня семья, которая имеет право быть счастливой, несмотря ни на что. А пессимист — это тот же информированный оптимист, товарищ подполковник.

— Так я не понял, ты станешь нам помогать?

— Помогать буду. Надо закончить с делами «фирмы». Но никаких контрактов ни с кем подписывать не стану, — твёрдо сказал Иванов.

— Ну, это тоже немало! — улыбнулся Быстров.

— Организуй мне встречу с Сизовым… — потребовал Иванов.

— Зачем?

— Мне нужны фамилии и данные бойцов Чугуновского спецназа.

— И что ты думаешь с этим списком делать?

— Есть одна идейка…

В сопровождении офицера охраны Иванова привели в камеру к Дмитрию Сизову. За повидавшими не одну покраску железными дверями находилась самая настоящая тюремная камера-одиночка — с нарами и «парашей». Небритый и растрёпанный Сизов напомнил Иванову образ «зэка» из фильмов про политических заключённых.

Они поздоровались сурово, пожав друг другу руки.

После ухода сопровождающего, убедившись, что дверь закрыта и за ними никто не наблюдает, Иванов присел на старый деревянный табурет серого цвета, одиноко стоявший посередине камеры, а Сизов — на застеленные солдатским одеялом откидные нары. Иванов осмотрелся:

— Мрачновато тут у тебя. Мебели никакой.

— А у тебя весело? — Сизов окинул побритого и причёсанного Иванова нехорошим взглядом. — Где Батурин?

— Не знаю, — пожал плечами Иванов. — Мы с ним расстались на дороге, после того, как нас чуть не взяли в посёлке. Решили, что каждый пойдёт самостоятельно. Может, сумел уйти?

— А как тебя повязали?

— На посту ГАИ остановили машину, в которой я ехал. Дальше — проверка, установление личности…

— Понятно. Видно, тебе здесь хорошо.

— Как бы ни было, Дима, а контроля над собой терять нельзя, даже в мелочах, — философски заметил Иванов. — Почему не бреешься?

— Чего тебе надо? — грубо прервал Сизов.

— Ты что такой невежливый? — улыбнулся Иванов. — Не рад гостю?

После минутного молчания взгляд Сизова смягчился, он расслабил напряжённую позу и тоже попытался улыбнуться: