Джон Нэнс - Час Пандоры

Холлэнда передернуло при этой мысли. То, что должен испытывать Эриксон, непостижимо!

Капитану не спалось, и не было смысла оставаться в темноте. Он спокойно поднялся и открыл дверь. Постоял у шторки, отделяющей кабину пилотов и их комнату отдыха от салона на верхней палубе, потом отдернул ее. В глубине салона небольшая группа собралась возле Кейта Эриксона. Темноту нарушал только лучик света от лампочки для чтения над головой. Капитан почувствовал, что просто обязан пойти и поговорить с ним, но в то же самое время ему было страшно приблизиться к глубокой печали Эриксона. Подобно черной дыре, этого человека теперь окружала аура трагедии.

В роли капитана Холлэнд мог справиться с потерей Лизы Эриксон, но по-человечески это было слишком тяжело, слишком реально. Он провел целую жизнь, пытаясь защититься от боли и тоски и какой-то пустоты, которые так часто ощущал.

Джеймс Холлэнд вцепился в перегородку и отвернулся к иллюминаторам на правой стороне салона. Как бы ему хотелось, чтобы там было помещение, убежище, где бы он мог остаться один.

В полном и абсолютном одиночестве!

Ему необходимо закрыть глаза и почувствовать себя напуганным, несчастным и виноватым, и испытать еще тысячу чувств, которые он не мог показать. Вероятно, ему надо даже поплакать.

Но только не в роли капитана.

Холлэнд глубоко вздохнул, выпрямился во весь свой немалый рост, повернулся и направился к креслу Кейта Эриксона.

Они разместили его на двести пятьдесят футов дальше, в хвосте, в комнате отдыха экипажа самолета. Двадцатилетний Гэри Штраус пытался сохранить улыбку на лице. Его и так достаточно возбуждало присутствие в том же самом «боинге» Стефани Штайгель, красавицы-немки, с которой он познакомился в Швейцарии, но то, что место девушки оказалось через проход от его собственного, было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. А теперь она стояла на верхней ступеньке лестницы, ведущей в комнату отдыха, потому что пришла навестить его. Ее растрепанные белокурые волосы каскадом падали на плечи и великолепно обрамляли грудь. Это почти свело его с ума от желания, когда они познакомились неделей раньше, катаясь с гор на лыжах.

– Привет, герр Штраус, – произнесла Стефани с улыбкой, и явный немецкий акцент прозвучал в ее мелодичном, с небольшим придыханием голосе.

– Vie geht es ihnen?

Юноша склонил голову набок в притворном изумлении.

– Гм?

– Я спросила, как ты себя чувствуешь.

– Я так и думал! Намного лучше теперь, когда ты здесь, – ответил Гэри, сияя улыбкой.

Стефани подошла к нему и встала на колени, отлично зная, куда устремлен его взгляд. Девушка потянулась и рукой приподняла подбородок юноши так, чтобы их взгляды встретились.

– Ты прекратишь меня разглядывать и так смотреть на мою грудь, а?

Парень улыбнулся немного застенчиво.

– Я восхищаюсь ею.

Стефани пропустила замечание мимо ушей.

– Правда, Гэри, как ты себя чувствуешь? Тебе здесь лучше лежать?

Он кивнул.

– Мне кажется, намного лучше. Доктор Турнхайр считает, что ему, может быть, придется все-таки снять этот гипс. Его беспокоит кровообращение. Моя нога так распухла, что ей тесно в гипсе.

– Мне так жаль. Я могу тебе что-нибудь принести?

– Просто оставайся в пределах видимости, и со мной все будет в порядке.

– Ты ужасен! Думай о серьезных вещах.

– Слушаюсь, мадам.

Стефани оглянулась на лестницу и вздохнула, ее лицо стало серьезным.

– Гэри, что ты думаешь обо всем этом?

Он обдумывал вопрос, глядя на девушку. Она была атлетически сложена, загорелая, чуть старше его – года двадцать два, – но с первой же встречи на горе между ними возникло сильное взаимное влечение. Когда она оказалась рядом и нашла его со сломанной ногой, мучающимся от боли, она преисполнилась решимости нянчить его, но теперь ее мысли обратились к себе самой, ее мучили предчувствия.

Стефани снова повернулась к Гэри.

– Меня все это пугает. Эти люди снаружи. Просто так взять и убить молодую женщину, потому что она пыталась пересечь линию…

– Стефани, как сказал капитан, они нас боятся.

– А ты боишься? – поинтересовалась она.

– Чего?

– Ты боишься того, что все мы заболеем? Может ли это кончиться так же, как вирус Андромеды? [17] Имеется в виду фильм «Штамм Андромеды» (США, 1970). Много лет назад, еще маленькой, я видела об этом фильм. Меня это напугало.

Гэри пожал плечами:

– Не знаю, что с этим делать. Экипаж продолжает повторять, что это ложная тревога.

– Я тоже молюсь, чтобы это было так. Но все же я думаю, что они напуганы.

Гэри потянулся и нежно взял ее за руку, наслаждаясь тем, что она не сопротивляется. Стефани училась на старшем курсе в Йеле, а он на младшем курсе в Принстоне. Но есть железные дороги. Юноша начал строить планы еще в Швейцарии!

Но оказаться с ней в одном самолете! Он почти обрадовался, когда ему и его родителям пришлось прервать отдых из-за его сломанной ноги.

Гэри поморщился, когда боль пронзила ногу под гипсом.

Почти обрадовался.

– Разве ты не собираешься провести Рождество с семьей? – спросил он.

Стефани кивнула.

– Да. Отец работает в Штатах. Моя мать умерла несколько лет назад. Я буду с ним на Рождество… я надеюсь. – Она махнула рукой в сторону носа самолета. – Если мы отсюда выберемся.

– Я ценю то, что ты пришла сюда, Стефани. Послушай, самое лучшее лекарство – это просто выбросить все из головы. Я уверен, что капитан прав. Мы в самом центре классической правительственной, военной и дипломатической паники. Предполагается, что на борту страшный вирус, поэтому они на ушах стоят, стараясь удержать нас подальше от остального мира.

Стефани озадаченно посмотрела на него.

– Что значит «на ушах стоят»? Я этого не знаю.

– Идиоматическое выражение. Слэнг. Означает, ну, стараются изо всех сил, лезут из кожи вон.

Девушка покачала головой. Улыбка пропала.

– Английский – такой странный язык, – ее голос упал, когда она снова взглянула на дверь.

– С нами все будет в порядке, Стефани, правда.

Она снова постаралась улыбнуться. «Улыбка в тысячу мегаватт», – решил он.

– Тебе нужно поспать, Гэри, да и мне тоже, – произнесла Стефани.

Он поднял одну бровь, решая про себя, можно ли ее подразнить.

– Ты… ну… можешь спать здесь. Я хочу сказать, – Гэри жестом указал на свою ногу, – что кровать достаточно велика, и я вполне безобиден, и занавеска здесь есть.

Она не слушала. Ее улыбка угасла, Стефани склонила голову набок.

– Гэри, почему твой отец был так груб со мной, когда я спросила, не могу ли я чем-нибудь помочь. Я сделала что-то не так?

В голове парня снова пронеслись нескончаемые отцовские лекции по семейной истории. Дедушка и бабушка Гэри попали в Аушвиц [18] Немецкое название Освенцима. в конце войны, и его отец – тогда маленький мальчик – в ужасе смотрел с другой стороны проволочного ограждения, как его родителей загнали в длинную очередь обнаженных мужчин, женщин, детей, медленно идущих в печь, некоторые из которых не получили даже милосердного выстрела в затылок. Как шестилетнюю особь мужского пола, маленького Абе Штрауса оставили в живых ради неизвестных целей, но союзники пришли раньше.