Дэннис Лехэйн - Таинственная река

Вэл отвернулся, в сердцах с размаху пнул ногой траву и что-то торопливо забубнил себе под нос.

— Так скажи мне, Дэйв. Только не корми меня снова этими сказками про совратителя детей, потому что сегодня вечером я не расположен слушать сказки. Договорились? Скажи мне правду. Если ты снова начнешь врать, я просто вспорю тебя этим ножом.

Джимми сделал несколько вздохов. Он держал зажатый в руке нож перед самым лицом Дэйва, потом опустил его вниз, заткнул за поясной ремень над правым бедром и во всю ширь развел руки.

— Дэйв, я оставлю тебя в живых. Только скажи мне, почему ты убил ее. Ты отправишься за решетку. Пойми, я сейчас не шучу и не морочу тебе голову. Ты останешься в живых. Ты будешь продолжать дышать.

Дэйв почувствовал себя настолько облагодетельствованным, что пожелал вслух поблагодарить Бога. Ему захотелось обнять Джимми. Еще тридцать секунд назад он не чувствовал ничего, кроме беспросветности, безысходности, отчаяния. Он готов был пасть на колени и молить, причитая: я не хочу умирать. Я не готов к смерти, я готов жить по-новому. Я не думаю, что есть небеса. Я не думаю, что они сияющие. Я думаю, что в бесконечном туннеле, ведущем в никуда, темно и холодно. Как в твоей дыре в планете, Джимми. И я не хочу попадать в никуда и пребывать там в одиночестве; попадать на годы в никуда, а дальше… столетия холода, холодной густоты, в которой будет плавать мое одинокое сердце… одинокое, одинокое, одинокое сердце.

Теперь-то он сможет жить. Если соврет. Если он стиснет зубы, пересилит себя и скажет Джимми то, что он хочет услышать. Его изругают. Возможно, даже изобьют. Но он останется жить. Он прочитал это в глазах Джимми. Джимми никогда не врал. Волки сгинули, и сейчас перед ним стоял человек с ножом, которому надо было довести дело до логического конца, человек, на которого давил груз незнания истины, убивающийся по своей дочери, к которой он уже никогда не сможет даже прикоснуться.

Я вернусь домой, вернусь к тебе, Селеста. Мы вместе начнем новую хорошую жизнь. Обязательно начнем. Тем более, я обещаю, что больше врать не буду. И никаких тайн. Но мне все-таки кажется, что я должен соврать тебе в последний раз, обрушить на тебя свою самую худшую, самую страшную ложь, потому что я не могу сказать тебе правду о самом страшном событии в моей жизни. Пусть уж он лучше думает, что я убил его дочь, чем узнает причину, которая толкнула меня на убийство этого педофила. Это хорошая, добрая ложь, Селеста. Она вернет нас обоих к жизни.

— Ну так говори, — потребовал Джимми.

Дэйв заговорил, стараясь, чтобы рассказ его был как можно более близким к реалиям того вечера.

— В тот вечер, когда я увидел ее в «Макгилл-баре», я понял о чем я мечтал.

— И о чем же? — сморщившись, спросил хриплым голосом Джимми.

— О молодости, — ответил Дэйв.

Джимми опустил голову и потупился.

— Я не помню, чтобы в моей жизни была молодость, — продолжал Дэйв. — А Кейти стала как бы воплощением этой мечты, и я, похоже, попросту потерял голову.

То, что он рассказал, как раз и решило его судьбу, разорвав на части сердце Джимми, но Дэйв так стремился попасть домой, встретиться с семьей, возродиться; и если ради этого надо было пойти на то, что от него требовалось, то он готов. Он хотел, чтобы все было так, как надо. Ну а через год, когда настоящий убийца будет, по всей вероятности, пойман и осужден, Джимми поймет, почему Дэйв пожертвовал собой.

— Какая-то часть меня, — сказал Дэйв, — так никогда и не выбралась из той самой машины, Джим. Как ты сам об этом сказал. Какой-то другой Дэйв вернулся домой в одежде прежнего Дэйва, но под прежней одеждой уже не было прежнего Дэйва. Дэйв все еще сидит в том самом подвале. Ты понимаешь?

Джимми молча кивнул, а когда поднял голову, Дэйв увидел, что его влажные, светящиеся глаза полны сострадания, может быть даже и любви.

— Так это и была твоя мечта? — шепотом спросил Джимми.

— Да, это была мечта, — ответил Дэйв и почувствовал холод, вдруг разлившийся сначала по животу, а потом — и по всему телу. Сперва Дэйв подумал, что это, наверное, от голода и пустоты в желудке, содержимое которого несколько минут назад оказалось в Таинственной реке. Но это был другой холод, такого холода он еще никогда в жизни не ощущал. Леденящий холод. Такой холод, что он обжигал.

Нет, это был не холод, это был жар. Это был огонь, который сейчас распространялся по всему телу, поражая одну за другой все составляющие его части: конечности, грудь, легкие, мозг…

Боковым зрением он видел, как Вэл Сэвадж, подпрыгнул на месте, и в тот же миг в его ушах раздался его пронзительный вопль:

— Ага! Вот об этом-то я и твердил!

Дэйв посмотрел в лицо Джимми. Его губы двигались то слишком быстро, то слишком медленно, когда он говорил:

— Мы зароем здесь наши грехи, Дэйв. И мы дочиста отмоемся от них.

Дэйв сел на землю. Он смотрел, как кровь вытекает из его тела и струится по брюкам. Кровь текла и текла из него, и, когда он положил руки на живот, то ощутил под пальцами широкий длинный разрез.

— Ты обманул, — сказал он.

Джимми склонился к нему.

— Что?

— Ты обманул.

— Да ты посмотри, этот придурок еще чего-то бубнит? — завопил Вэл. — Он еще не угомонился.

— Я не слепой, Вэл, и глаза мои пока на месте.

Дэйв вдруг почувствовал, что на него находит прозрение, он понял, что самое страшное, страшнее чего и быть не может, с ним уже произошло. Наступила апатия и безразличие. Чувства куда-то улетучились, мозг свербила одинокая мысль: я умираю.

Мне не выбраться отсюда. Я не могу ни договориться с ними, ни сбежать. Я не могу уговорить их отпустить меня, я не могу спрятаться за свои тайны. Мне уже не вызвать их симпатии, чтобы добиться отсрочки того, что они задумали. А кто может проявить ко мне симпатию? Всем все равно. Всем наплевать. Всем, кроме меня самого. Лишь я дергаюсь. Я переживаю. А что толку? Мне в одиночку не пройти этот тоннель. Пожалуйста, не загоняйте меня туда. Пожалуйста, разбудите меня. Я хочу, чтобы меня разбудили. Я хочу чувствовать, что вы рядом. Селеста, я хочу ощутить на своем теле тепло твоих рук… Я не готов…

Он, собрав силы, поднял глаза и увидел, как Вэл что-то сунул Джимми в руку, а Джимми приложил это что-то ко лбу Дэйва. Что-то холодное. Какой-то холодный кружок, который приятно холодил и хоть слабо, но облегчал жжение, охватившее все тело.

— Постой. Нет. Нет, Джимми! Я же знаю, что у тебя в руке. Я вижу твой палец на курке. Не надо, не надо, не надо. Посмотри на меня. Ну, смотри же. Не делай этого. Пожалуйста. Если ты отвезешь меня в больницу, со мной все будет в порядке. Они вытащат меня. О… Господи… Джимми… не делай этого… придержи свой палец… не делай этого… я врал… я врал… пожалуйста… я не готов к тому… чтобы пуля оказалась у меня в мозгу… никто к этому не готов… никто… не делай этого… пожалуйста…