Алексис Парнис - Мафиози

- Играй, Марио. Быстрее, мальчик мой. Аванти, маэстро!..

И Марио играл до того момента, когда в семидесятилетнем позвоночнике Боккачио Карузо произошло весеннее чудо. Труба помогла? Повариха? Чеснок? Керосин? Или все это вместе в сочетании с безграничной человеческой верой, которая способна поднять неподъемное? Как бы там ни было, покойный дотторе Кавальеро был посмертно оценен по справедливости этой ночью. Кости его потрескивали с ликованием Галилея, слыша, как Карузо орет из окна Марио и всему свету:

- И все-таки он шевелится! И все-таки он шевелится!

Так началось для Марио заключение на вилле. Его держали там все воскресенье и понедельник. Когда утром во вторник он решил тайно сесть в свою машину и уехать без разрешения старика, стража его завернула.

- Дорогой мой мальчик, - сказал ему Карузо. – С твоей помощью я поймал золотую птицу молодости. Сумасшедший я что ли, чтобы ее отпустить?

Заподозрив, что старик тронулся умом, Марио забеспокоился, попытался дозвониться отцу, но не смог этого сделать. Телефонист виллы его не соединил.

- Я хочу связаться с моим отцом, - пожаловался Марио Карузо.

- Я уже с ним связался и получил соответствующее разрешение держать тебя, сколько хочу. Не волнуйся, - ответил тот с загадочным выражением.

- Но какая у вас, в конце концов, цель? Держать меня в пожизненном заключении? - спросил, дрожа от негодования и страха, Марио.

- Не требуй, дорогой, чтобы я тебе открыл свои цели. Ибо тогда ты узнаешь нечто, способное тебя очень испугать. Лучше успокойся и смирись с таким положением дел. Уверяю, это заключение может тебе пойти на пользу. Поверь мне...

Новая тайна начала омрачать небо, как грозное затмение луны, полное рычания собак, черных пророчеств и предчувствий катастрофы. Страх охватил душу Марио со слепой силой первобытного суеверия. Что способно, узнай он это, перепугать? И почему отец оставил его на столько дней на милость Карузо, даже ни разу не позвонив?

Марио прожил неделю, как заключенный в тюрьму принц, меланхоличный среди роскоши своего рабства, отшельник для любого развлечения, наслаждения, кутежа. Все становится таким безвкусным без чудесной приправы свободы. В пятницу он совсем не ел и почувствовал нервное истощение с холодной дрожью в теле. Карузо отсутствовал весь день. Вернувшись в сумерках на виллу, он нашел Марио в постели и спросил:

- Ты что, решил объявить голодную забастовку?

Марио не ответил, но в глубине души родилась у него мысль о настоящей забастовке. Он объявил о ней внезапно, вечером, когда Карузо начал бегать по саду, разогреваясь соответствующим образом, прежде чем пойти к Памеле; вот он дал знак уже классическим «Аванти, маэстро», но ответом была мертвая тишина.

- Играй же! Что с тобой? - нетерпеливо прокричал он вновь.

- Не буду, - решительно ответил Марио.

- Не будешь? Почему? - возмутился тот.

- Мне надоело это музыкальное сводничество... Всю жизнь я занимался этим в ночных клубах...

- Но сейчас совсем другое дело, - сказал старик.

- То же самое, даже хуже. Иди ты, дед, к черту и дай мне уехать к отцу, - прокричал Марио с возмущенным достоинством истинного Паганини и вернулся в свою комнату.

Реакция старика была достойна Карузо. Он пришел, держа в дрожащих руках длинноствольный пистолет с глушителем, и приставил его к груди Марио. При этом ревел, как разъяренный бык, которого попытались кастрировать на глазах его любимой коровы.

- Я тебя убью, ублюдок! Хладнокровно и на месте, - прошипели сжатые губы.

- Папино мио... - крик удивления и ужаса непроизвольно и бесконтрольно, как кишечные газы, вырвался из Марио.

- Нечего его звать! Зря стараешься!.. Он не придет. Ну, а если бы и пришел, то пальцем не пошевелил бы для того, чтобы тебя спасти. Только я могу это сделать, эх ты, глупый щенок мафии...

Холодное дыхание стали начало передавать окоченение смерти членам Марио, вплоть до последнего ногтя.

- Я могу нажать курок прямо сейчас, - сказал Карузо. - Но я предпочитаю заключить с тобой честное соглашение. Очень выгодное для нас обоих. Думаю, ты согласишься, скача от радости, и, более того, благословишь меня, как Исаак своего великодушного бога.

- Исаак? - прошептал Марио...

- Ты и есть Исаак, стопроцентный. Но судьба захотела, чтобы ты сделал мне благо, и я в свою очередь хочу тебя спасти...

- От кого?

- От меня и от твоего отца... То есть ото всей мафии, которая тебя приговорила к почетной смерти...

- Почетной? Смерти? - промямлил безжизненно Марио и больше не мог вымолвить ни слова. Горло наполнилось застывшим цементом, а мозг механически, как пленку магнитофона, прокручивал страшное открытие. Позже, много позже он осознал слова Карузо. Во время любого сильного шока бывает стадия записи и стадия прослушивания. Человек, получающий пулю, не чувствует немедленно своей боли. Но будущее страдание, агония и даже душевная борьба записываются в деталях с самой первой роковой секунды его клетками. Бесконечное повторение «пленки», ее болезненного мотива обеспечивает трагическому знанию совершенное усвоение.

Когда наконец Карузо оставил его одного, Марио закрыл дверь, улегся одетый на кровать и до утра вновь и вновь прослушивал их разговор. Карузо показал ему дополнительный, секретный протокол, подписанный между двумя кланами, подпись Игнацио Паганини под смертным приговором.

- Это как будто бы я тебя уже убил и ты находишься на том свете. Но вдруг прихожу я и говорю: «Хочешь вернуться назад, на землю, дорогой мой мальчик? Я не требую взамен ничего чрезмерного. Мне нужно только твое искусство, чтобы скрасить свою позднюю старость». Какой дурак откажется от подобного предложения?

Целый час Карузо объяснял, как трудно будет убедить «семью» в том, что им следует подарить жизнь сыну Игнацио Паганини. Но в конце концов ему бы это удалось, он докажет, что это неслыханное дело явится колоссальной этической победой для всех Карузо. В старинных пергаментах сицилийской мафии упоминалось о подобных благородных жестах. Будет очень красиво вырастить столь великодушно рыцарскую розу залитого солнцем романтизма на сером американском цементе безотрадной жизни. И кроме того, нельзя исключить выгоду от возможной беременности. У пуэрториканской «албанки» были все необходимые данные, чтобы произвести на свет нового Карузо. Почему бы нет? Во всяком случае, время покажет...

Марио уже не вникал в смысл его болтовни обо всем этом, под конец упал в обморок. Пришлось Карузо вытащить его на свежий воздух, чтобы привести в чувство.

- Да ты и взаправду освоил лишь азы мафиозной отваги, мой мальчик, - вздохнул Карузо и позволил тому в разбитых чувствах уплестись в свою комнату. Первым чувством Марио, когда он пришел в себя, было отвращение. Будто его бросили в море из мокроты. Затем последовала жалость к самому себе, кого собственный отец продал, как убоину, на базаре мафии. В отношении последнего обстоятельства он не успел почувствовать ни гнева, ни ненависти. Родственная связь в его душе разорвалась автоматически после объяснения Карузо. Единственным желанием стало теперь вернуться в низенький домик тетки Греции, который казался небоскребом человечности по сравнению с многоэтажными духовными трущобами «отчей» Америки.