Алексис Парнис - Мафиози

Но это он сделал напрасно, потому что под подушкой у нее был пистолет и, естественно, она тотчас воспользовалась этим средством - резко повернулась и выстрелила в Валентино, тот увернулся, прыгнув в сторону, однако, глядя в глаза смерти, понял, что только раскрытие тайны может его спасти. За секунды, которые потребовались дрожащей от опьянения руке, чтобы вновь прицелиться, он успел судорожно проговорить:

- Нет, Клаудиа... Не стреляй... Ты убьешь настоящего сына Паганини... Я клянусь тебе в этом. Я настоящий сын падроне…

Она не нажала на курок, однако смерть глядела на него ее разъяренными глазами и дуло было все время направлено на него...

Валентино воспользовался этой задержкой своего конца, чтобы с панической поспешнвстью вывалить целый каскад страшных откровений, которые ударили по ней сильнее, чем пулеметная очередь.

- Я его настоящий сын, Клаудиа... Самый любимый... Его наследник... Ради меня умрет там, на вилле Карузо, Марио... Может быть, он уже умер... Уверяю тебя, смерть не огорчит моего отца... Он для него лишь ничего не значащий бастард... Падроне привез его из Греции для блефа...

Ее лицо окаменело, и затем скованность распространилась по всему ее телу, перешла на руку, державшую пистолет. Она дала ему соскользнуть на пол, уже не было сил его держать, и тем более противостоять Валентино, потащившему ее в постель:

- Для тебя большая честь заниматься любовью со своим завтрашним падроне, - урчал тот, пока ее раздевал...

Ей было не впервой оказываться в кровати с отвратительным мужчиной, записывая на магнитофон его реакции для целей падроне. Теперь, однако, она это делала ради себя и Марио. Дала Валентино возможность опьяниться триумфом завоевателя и бесконечно хвалиться той игрой, которую «семья» сыграла с Карузо. Под конец даже позволила пообращаться с ней так, как он хотел, - как со своей рабыней, слепо ему подчиненной, готовой сделать все, лишь бы заслужить благосклонность великого наследника ее «семьи». Однако это был последний подарок ему, потому что, когда Валентино, уверенный, что окончательно победил, закрыл глаза в изнеможении и повернулся к ней спиной, она нанесла ему великолепный удар каратэ по шее и оставила его бесчувственным. Потом, одевшись, села в машину и отправилась на виллу Карузо.

- Падроне... К нам посетительница. Хочет вас видеть немедленно, - вежливо сказал слуга Карузо.

- В такой час. Кто такая?

- Клаудиа от Паганини!

- Клаудиа? - вздрогнул, будто получив удар тока, Карузо.

- Великая соблазнительница? - поправил галстук Квазимодо. - Зачем он ее посылает в такое время на нашу виллу?

- Пусть немедленно войдет, - крикнул Карузо слуге.

Когда появилась Клаудиа, все поняли, что она принесла им какое-то важное известие от Паганини. Она была без косметики, бледная, с огромными глазами, придававшими ее красоте холодную жестокость, подобную лицу судьбы в космогонические моменты. Глубокий, глухой тон ее голоса, когда она поздоровалась, приготовил их к тому, чтобы услышать нечто очень важное. Но не то, что произнесли ее уста.

- Падроне Карузо, - сказала она. - Я пришла спасти от безвинной смерти человека, которого я люблю. Я не прошу милости. Ты не останешься в накладе.

- Я тебя не понимаю, Клаудиа, - посмотрел на нее в недоумении Карузо.

- Когда ты выслушаешь это свидетельство, ты поймешь, - сказала она, вытаскивая магнитофонную пленку из своей сумочки...

Игнацио Паганини рассматривал с чувственным наслаждением утонченного собирателя орхидею сорта «Клаудиа» у себя в оранжерее, когда зазвонил телефон:

- С вами хочет поговорить достопочтенный Боккачио Карузо, - сообщил секретарь. - Я вас соединю?

- Да, - выразил нетерпение Паганини.

Голос Карузо был официальным и печальным, хотя в нем было достаточно ноток радости.

- Алло, Игнацио... Ты знаешь, откуда я с тобой говорю?

- Откуда?

- Из мотеля «Хай Лайф».

- О...о... - промычал трагическим тоном Паганини.

- Да, да... Из того самого отеля, в котором ты убил моего сына Америко... Мотель сейчас, конечно, покинутый и пустой, потому что район перенаселен неграми... Но я, верный традиции, снял его целиком на сегодня у владельца... Хочу отомстить за сына в том же месте и тем же способом.

- О, боже мой, - простонал Паганини.

- Думаю, ты не забыл, как его убил...

- Это была жестокая и бесчеловечная эпоха... - ответил дрожащим голосом Паганини.

- Ты его поместил живого в металлический гроб, закрыл герметически крышку и вынудил умереть от удушья... А в то время, пока продолжалась агония, ты мне звонил и вынуждал слушать удушливый хрип моего задыхающегося последнего сына, его безнадежный стук в металлические стенки последнего прибежища...

- Разве ты безгрешен, Боккачио?... Разве ты не делал того же и еще хуже? - сказал со всхлипом Паганини.

- Я делал многое, но не это... Не это! И я очень рад, что сейчас это сделаю...

- Сейчас?... - произнес с ужасом Паганини. – Ты хочешь сказать...

- Как раз то самое... Твой любимый сын, Марио, находится в этот момент здесь, связанный и засунутый в подобный же металлический гроб... Ему, знаешь ли, подошла коробка. Он в ней поместился как черепаха в своем панцире... Ты меня слышишь, дорогой Игнацио? - хихикнул с сатанинским садизмом Карузо.

- Марио... Мой несчастный мальчик... Я тебя убиваю, - вскрикнул с мукой Паганини, и его начали душить рыдания. - За грехи родителей мучаются дети...

- И как мучаются… И как мучаются... Самым жутким образом... - подбросил перцу с того конца Карузо.

- Боккачио... Лучше убей меня! – произнес драматически Паганини.

- Я предпочитаю убить твою душу, - сказал тот безжалостно и твердо. - Она умрет постепенно, как умирала моя, когда я слышал страшный звук закрывавшейся герметически крышки гроба над моим любимым Америко... Целых пятьдесят минут я слушал, как он бьется и трепещет...

- Не преувеличивай, Боккачио... Его агония не продолжалась так долго. За десять минут все было кончено...

- Десять минут? Ты хочешь сказать, что мой сын продержался так мало? Это поклеп. Оскорбление памяти Америко... - раскалились провода от гнева Карузо.

- У меня не было намерения его оскорбить... В любом случае, какое это имеет значение?

- Очень большое... Очень большое... У меня, как у настоящего американца, спортивный характер и психоз на рекорды. Особенно в случае, когда рекордсменом является мой сын, Всем известно, что он прожил целых пятьдесят пять минут в герметически закрытом гробу. Я очень хочу знать, сколько проживет твой. Предлагаю пари, что он не продержится и полчаса...

- Боккачио... Ты с ума сошел? Предлагаешь мне пари в столь трагическую минуту для моего отцовского сердца?

- Почему, собственно?... Разве трудно засечь время конвульсий?