Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 2.Книга судьбы

Син, двадцатипятилетний парень, не менее романтично любовался ласкающей гармонией вечерней зари. Отвесный живописный обрыв, у которого он, облокотившись стоял, был скалист, но не высок. Мелкие волны грузно дышащего океана неторопливо плескались о прибрежную гальку. Искрящаяся поверхность моря с бесчисленным количеством мерцающих звездочек начинала бледнеть и медленно сливаться с темнеющей синевой неба.

Неожиданно появившийся невдалеке силуэт в старинном самурайском облачении резко нарушил гармонию вселенского спокойствия в душе Сина.

Но, он остался стоять неподвижно, прислонившись плечом к скале. Его глаза начали настороженно ощупывать местность вокруг. Руки автоматически взвели затвор автомата. Вторая фигура следом также беззвучно приземлилась недалеко от первой. Третий силуэт, мощно вдавившийся в землю на широко расставленные ноги, заставил монаха выпустить бесшумную короткую очередь в песок перед застывшими фигурами. Они присели. Не могли видеть стрелявшего, который был скрыт от них небольшой складкой скалы.

Еще несколько фигур, похожих на первых, почти одновременно шлепнулись на широко расставленные ноги. Разошлись в стороны. Син по маленькой рации передал попискивающие сигналы Хуа и в лагерь. Он уже видел за приземлившимися фигурами Ши, который тоже стоял с автоматом, готовый стрелять в любую минуту. Син вышел из укрытия, показывая, что при первой же опасности может открыть огонь. Одна из фигур в старинном облачении самурая подняла руку. Прыгуны построились в ряд, поклонились. Та же фигура показала японский боевой меч «катана» и готовность сражаться на мечах. Син взял один патрон бросил к ногам пришельцев, показывая, что иного оружия не имеет. Самураи воткнули мечи в землю, показали на него. Син махнул рукой и показал, что выпускать оружие из рук не намерен.

Сзади подошел Хан Хуа. Хуа знал японский язык и довольно небрежно попросил японцев удалиться восвояси.

— Ты монах? — степенно, с вызовом в голосе спросил старший из самураев. — Ты должен принять наш вызов и сражаться на мечах.

— Я не мирянин. К самураям у меня нет никаких дел, — так же гордо и пренебрежительно ответил Хуа. — Если вы не можете найти себе достойное применение, идите с богом. Он направит ваши стопы в нужную сторону.

Здесь территория, запрещенная для посторонних, и вам, господа, желательно с миром удалиться.

Старший боевой походкой сегуна прошелся перед строем своих товарищей. Широко распахивая полы средневекового одеяния, развернулся к монахам.

— А вот меня убедительно уверяли, что монахи Поднебесной не уходят от вызова. Оказывается, что это совсем не так. Вы никогда не обладали мастерством кендо. Уцепились за огнестрельное оружие, как бандиты за нож.

Самурай стоял в широкой стойке, будто охранял вход в свое жилище.

Но голос Хуа был жестче голоса самурая.

— Какое право вы имеете бросать нам вызов, если ни вы нас, ни мы вас никогда в глаза не видели. У вас должны быть свои дела в своих поместьях.

— Не учите нас, молодой человек. Рано вас еще. Вы подняли руку на наших братьев в Гонконге.

— Я не знаю, кто на кого что поднял: вы не суд и не полиция, чтобы предъявлять обвинение, — стараясь говорить примирительным тоном, посоветовал Хуа.

— Как же? Разве вы оставляете свидетелей?

— А разве ты знаешь, чем мы занимаемся?

— Поэтому мы и вызываем вас на честный поединок. Пусть Всевышний рассудит и восстановит истину.

— Тот, кто имеет наследственный меч, не должен бегать за моря, искать необоснованные приключения для своего оружия. — Хуа, полный неотразимого достоинства, с почтением показал на восток.

— Ты ошибаешься, несносный говорун. Меч всегда там, где его хозяин.

— Значит хозяин не там, где он должен находиться согласно своему сану и традициям вашей страны.

Хан Хуа сделал шаг назад и стал боком к самураям, лицом к морю. Ши стал лицом к скалам. Син немного сзади лицом к самураям.

— Ты нагл и дерзок на слово. Но душа твоя, как душа шута, только злословить и может. Кто твои наставники, которые кроме словесной язвы ничего полезного для жизни тебе не внушили?

— У тебя седые волосы, но годы не прибавили тебе старческого спокойствия и мудрости.

Хуа подал знак ребятам, чтобы они были настороже. Но японцы не показывали стремление к какой-нибудь военной уловке. Они стояли полукругом, каждый держал правую руку на эфесе своего меча.

— Возьми меч, если ты воин и чтишь законы чести. Проверь себя.

Тогда твои волосы не покроются блеском бесчестия.

…Клинки Хан Хуа и самурая остро поблескивали друг против друга.

"Катана" монаха была сантиметров на пять длиннее меча японца. Их неподвижные лики были более холодны, чем белый блеск застывшей стали.

После каждого шага приближения друг к другу по минуте стояли неподвижно, прощупывая энергию излучения врага. Наконец они сблизились на длину клинков.

Долгие секунды тонко замерли слабой паутинкой в воздухе.

Отсвет стремительной стали прошелся дугами между бойцами и снова застыл в первоначальном положении. Только рваный скрежет соприкоснувшихся клинков давал понять, что молниеносные жалящие смертью удары были произведены мастерами высокого боя. Снова неуловимые по скорости движения сабель, и снова бойцы недвижно стоят, пусто смотрят мимо друг друга.

Хан Хуа медленно продвинул ногу в сторону японца, в ответ-скорый мах клинка. Но монах опережающим действием встретил саблю противника и круговыми движениями своей «катаны» полоснул руку самурая. Тот отскочил назад. Темная струйка крови густо закапала на землю.

Монах стоял, ждал, но японец не приближался.

Из отряда самураев вышел пожилой воин с ликом, крашеным в матово-белый цвет. Он показал рукой своему товарищу отойти назад. Тот нехотя повиновался. Но было; видно, что как боец он вышел из строя.

Чтобы остановить кровотечение ему пришлось наложить тугую повязку.

Пожилой воин вынул свой меч с замысловатой инкрустацией на лезвии.

Древняя сталь тускло поблескивала долгими годами жизни. Это был средневековый японский «катана» такой же длины, какой они вручили монаху.

После минутного стояния их клинки только свистели жалами своих лезвий, описывая удивительные по красоте и блеску траектории смертельных дуг.

Скрежет соударяющей стали холодил нервы зрителей.

Японец видно чувствовал себя уверенней. Его действия были более атакующими. Но Хан Хуа неотвратимо держал удар. Они только маневрировали короткими перетаптываниями, защищаясь и атакуя, но шага назад никто не делал.

Ситуация подсказывала, что продолжать поединок между двумя абсолютно равными бойцами по опыту и мастерству не имело смысла.

Прошло три минуты, но бойцы только упорно рассекали воздух перед собой, накаляя атмосферу пространства побережья. Хан Хуа, по возрасту моложе японца, через некоторое время мог взять самурая измором.