Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 2.Книга судьбы

— Дорогой Сен, — подскочила к монаху Дина и мило попросила, — скажите Русу, чтобы он не бросал меня одну.

— Конечно не бросит. Что ты, — простодушно ответил скромный монах. — Настоятель и Ван ему этого не простят.

— Вот и я ему говорю. А то он мне про горы, про дело.

— Да, да, — поторопился сказать Сен, поняв, что влез не в свою оперу и давая понять, что он ничего не знает, обнял Руса.

— Через несколько дней после меня ты тоже должен быть в монастыре.

— Что вы, сэр Маккинрой, все печетесь об этом бестолковом монахе.

Чем он заслужил наше американское почтение.

— Полковник, не трудитесь излишествовать в рассуждениях, не находясь в генеральной комиссии планирования. Вы исполнитель. Не прыгайте выше стула, на котором сидите.

— Но я не получал приказания его охранять.

— У вас вообще нет никаких инструкций находиться подле него. Вы на себя возлагаете совсем не то бремя ответственности.

— Но я имел моральное право. После побега монаха с базы в Южной Корее по нашим же инструкциям я обязан был его ликвидировать в кратчайшие сроки, как лицо, вынесшее секреты за пределы территории Соединенных Штатов. Иных предписаний у нас не имеется, — грубовато, но нашел обоснованный выход из положения полковник.

Маккинрой иронично и с сожалением посмотрел на стойкого коллегу. О чем-то глубоко раздумывая, прошелся до камина.

— Вас перевели на службу в штаб-квартиру. С переменой места службы все прежние инструкции по старым заданиям аннулируются. Тем более относительно отдельного лица. Вы это тоже прекрасно знаете. И не играйте со мной в непосвященного. Сейчас по новым выкладкам центра, монаха намерены привлечь к службе на пользу Америки. А вы нам назойливо и постоянно мешаете, — методично, настойчиво вбивал очередное в незащищенную голову полковника сэр Маккинрой.

— На что он способен? — зло и саркастически язвил Динстон. — Вы же сами видите, что кроме как стрелять и бегать, он ничему не обучен и не умеет. В нашей работе голова требуется.

Маккинрой с видимым пренебрежением бросил взгляд на крупную голову офицера.

— Не вам, уважаемый, решать, способен монах или нет для выполнения некоторых задач центра. А там головы покрупнее вашей и вы, наверняка, догадываетесь, совсем не дырявые.

Этих жестких слов хватило, чтобы полковник вытянулся по военному в струнку: пятки вместе, носки врозь… Но эксперт продолжал умело глушить исполнительного Динстона новой информацией.

— Запомните, полковник, сведения сугубо конфиденциальные. Я вам это говорю, так как вы чересчур настырны в своем рвении. Если сказанное мной проникнет в чужие компьютеры, вы будете первым в списках подозреваемых. Тогда трудно будет сохранить пенсию в полном объеме. Понимаете, дружище.

— Так точно, сэр, — по военному звонко рапортовал Динстон. — Вы не должны меня подозревать, сэр. Я около сорока лет на службе.

— Это верно, верно на сто процентов, — успокоил начинавшего отчаиваться коллегу эксперт. — Я вынужден вам напомнить, так как вижу вашу необъяснимую патологическую ненависть ко всему русскому.

— Я затрудняюсь, прямо не знаю, что ответить, сэр, — смущался под настойчивым взглядом Маккинроя подчиненный. — Мне казалось, что я действую в интересах моей страны.

— В данном случае, не совсем, — эксперт понял, что ему удалось на некоторое время придавить примитивный интеллект полковника. И уже гораздо спокойнее, но более повелительным тоном начальника, продолжил:

— Пришло время, и монах оказался фигурой достойного масштаба и достаточно полезной для нашей страны. Он знает четыре языка. Не составляет особого труда внедрять его в крупные преступные группировки нашей страны. Им можно жертвовать. Он не гражданин Америки. При случае удачного сотрудничества с ним он в состоянии уничтожить целые банды, в чем ему немало помогут его братья-монахи. Где-то даже и вас могут подстраховать. — Эксперт внушительно показал пальцем на лощеный пиджак полковника.

— Он ведь не знает, что это именно вы из него сделали аса мирового уровня. Но, — Маккинрой загадочно улыбнулся, подошел к карте, — вы выковали в нем верткий диверсионный ум. Большие трудности составляет его не только поймать, но даже обнаружить. — Динстон неловко переминался с ноги на ногу, ослабил прямую стойку. Лицо его из дубово строгого становилось дубово-вялым. Подбородок округлялся, глаза тоже. Уши опускались и лицо принимало облик дородного немецкого лавочника-колбасника. — И еще, немаловажно, — подчеркнул отдельным ударением на словах эксперт, — монахи тоже имеют неслабую сеть своих осведомителей во многих странах, где проживают китайские эмигранты.

Это информация, и информация серьезного порядка. Динстон с готовностью потряс головой. — Я думаю, сейчас вам должно быть более, чем понятно, господин полковник. Считайте свою мисси" на этом законченной.

Ближайшим самолетом вы должны вылететь из Дели в Вашингтон. Больше вашего присутствия вблизи себя и монахов я не потерплю. Человек вы неглупый и, думаю, вы не будете осложнять свое будущее.

Офицер снова с готовностью потряс седой шевелюрой, с облегчением выдохнул: — "Йес, сэр", поклонился и быстро удалился из кабинета в особняке посольства Соединенных Штатов в Дели.

Через минуту эксперт вызвал майора Крафта.

— Возьмите майор группу, импровизируйте, как можно: но летите с Динстоном в Штаты. О каждом его шаге в сторону, встречи с посторонними мы должны знать досконально. Нужно знать: где и с кем, особенно за время дороги он может встретиться. В Вашингтоне передадите его майору Рею.

— Есть, сэр. Будет сделано в лучшем виде.

— Не торопитесь уходить, майор, мне нужно все подробно знать. Если можно фотографируйте все его встречи и подозрительные движения.

— Будет сделано, сэр.

— Сохраните полностью инкогнито.

— Ясно, сэр.

— Возьмите женщин с собой.

— Будет сделано, сэр.

— Теперь можете идти.

— Есть, сэр.

Внешне Ван, конечно, был спокоен. Но настоятель знал, что воин недоволен итогами поездки в Латину. И потому, спрашивая свое, все размышлял о произошедшем.

— Ван, Клу меня спрашивает, что могло помешать Руссу соединиться с вами еще в Бразилии?

Большой Чемпион стоял неподвижно: его боль и сомнения горьким потоком выходили на простор монастырского двора.

— Кто это может, сможет объяснить? Кому дано знать непредсказуемое. Такое можно понять сердцем, принять душой, но опять же тогда, когда находишься рядом — видишь, слышишь, чувствуешь, переживаешь. Нашего младшего брата всегда мучила совесть, что из-за него гибнут его братья по духу, по жизни.