Корнелл Вулрич - У ночи тысяча глаз

Вдруг женщина резко вскочила, как будто от укола булавкой, дернула за шнур над окном, заторопилась к средней двери и в тревоге прикоснулась к ней руками.

Лицо мужчины прояснилось, в нем снова появилась уверенность, оно обрело спокойствие. Просто она проехала свою остановку, только и всего.

Двери снова распахнулись. Они оба вышли — она в среднюю, он — в переднюю. Ему не хотелось, чтобы его лицо разглядели, и он чуть не влепился в блестящий, выкрашенный зеленой краской бок автобуса, когда тот медленно стартовал с остановки, грозя расплющить ему нос.

Наконец длинная зеленая поверхность проскользнула мимо, и он украдкой оглянулся.

Девушка быстро уходила прочь, как человек, который пытается наверстать упущенное время. На каждом четвертом или пятом шагу она только что не переходила на бег. Вечерняя, уже прохладная дымка сглаживала четкость ее очертаний.

Он двинулся следом. Смазанней фигура не стала, но не обрела и былой четкости. Сгущающаяся темнота делала неприметным и мужчину.

На Холден-стрит она свернула. Мужчина перешел на противоположную сторону, и они оба продолжали двигаться в одном направлении.

Она резко свернула еще раз, и ее поглотил подъезд. Контакт прервался.

Не остановившись, он прошел мимо подъезда по противоположной стороне улицы, даже не глядя на него и как бы даже его не замечая. Миновал еще три здания, четыре. Потом вдруг развернулся, направился назад и зашел в какой-то подъезд, почти напротив того, в котором скрылась девушка. Подъезд поглотил его, и он исчез точно так же, как исчезла она.

В замогильной тьме подъезда он замер, как в гробу со снятой крышкой, поставленном на попа. Отсюда виднелся лишь кусочек здания напротив с подъездом, в который она вошла.

Он вздохнул. Так вздыхают не от разочарования и безысходности, так вздыхает человек, приготовившийся терпеть вечно.

Два окна на третьем этаже загорелись поярче, видно, жильцы, находившиеся в дальней комнате, перешли сюда и включили добавочный свет. Занавески, уже частично опущенные, скользнули еще ниже, но разобрать, кто дернул за шнурок, мужчина или женщина, ребенок или взрослый, — оказалось нельзя, уж слишком быстро промелькнула тень.

Стоя совершенно неподвижно, он ждал. В абсолютной тишине слышалось только его дыхание. Черные как сажа облака медленно проплывали по темному небу, и однако же их все равно было видно. Иногда мимо проезжала машина, какая-нибудь запыленная дешевая легковушка или громадный грузовик с красными сигнальными огнями по краям, от грохота которого сотрясалась вся улица. Время от времени мелькал темный силуэт припозднившегося прохожего. Освещалось дотоле темное окно, а в другом окне, прежде ярком, свет вдруг гас, будто некто невидимый поддерживал какое-то мистическое равновесие в среде обитания. Только он по-прежнему не двигался.

Прошел час с четвертью. Свет в окнах на третьем этаже снова стал слабым, хотя и не погас совсем, — похоже, выключили ближнюю лампочку.

Медленно проползли еще четыре или пять минут.

Он снова вздохнул. Не от облегчения. Не от возродившейся надежды. А как бы подтверждая свою готовность к терпению, которого ему не занимать.

Потом совершенно неожиданно она вышла из подъезда, свернула и пошла по улице в том же направлении, откуда пришла час и двадцать минут назад.

Он не пошевельнулся. В игру вступил тот же самый закон равновесия, благодаря которому на фасадах зданий беспрерывно шла никому, кроме него, не приметная игра в пятнашки; пока на улице находилась она, ему там не было места; однако как только она свернула за угол и скрылась из виду, тут же возник он и направился в ту же сторону.

Девушка прошла три квартала по авеню, где ходили автобусы и сверкали освещенные витрины магазинов, вошла в аптеку, и на мгновение ее силуэт мелькнул в открывшемся дверном проеме. Он в свою очередь прошел мимо двери, и на него лишь на мгновение трижды упал свет от витрин — пурпурный с одной стороны, желто-белый посередине, ярко-зеленый — с другой.

Оказавшись в относительной темноте, мужчина остановился и рассмотрел фотографический «кадр», который запечатлелся у него мозгу за то короткое время, пока он проходил перед квадратной стеклянной линзой, служившей витриной. Сверкающие никелем поверхности, высокие стулья, люди, сидящие на них и потягивающие напитки через соломинки, торчащие из запотевших стаканов, — весь передний план можно отбросить. В глубине картинки — она у прилавка, спиной к нему. Перед ней — аптекарь, в руках у него пузырек размером с наперсток, на который он ей указывает, как бы рекомендуя. Рядом еще один клиент, женщина, в позе, выражающей нетерпение, ведь ей приходится ждать очереди, пальцы, как когти, лежат на прилавке.

Он подождал немного, вернулся назад и сделал еще один «снимок». В новом «кадре» уже появились некоторые изменения, пусть и не суть важные. Обе клиентки так и стояли у прилавка, но фармацевт исчез. Он, наверное, пошел выполнять заказ. Поза неподвижных фигур тонко передавала изменение ролей. Нетерпеливая выпрямилась, была вся внимание и уже не постукивала пальцами по прилавку. Она добилась того, что обслуживали ее. Зато другая фигура склонилась теперь над прилавком, нерасторопная, неуверенная, не в состоянии принять решение.

Он снова отошел. Прошла минута, другая. Мягко, издалека прозвонил звонок кассового аппарата. Его нечеткая фигура отступила в тень, к неосвещенному входу в какой-то магазин. Обе клиентки вышли почти одновременно. Кассовый аппарат прозвонил всего раз. Значит, одна ничего не купила.

Она прошла мимо него и пересекла улицу перед тем магазином, где стоял он. Другая женщина отправилась в противоположном направлении. В руках у нее ничего не было, зато под мышкой — сумочка.

Опять настала его очередь. Он заколебался. Ему хотелось забежать в аптеку и спросить, что она купила или чем интересовалась, однако девушка быстро удалялась, приближаясь к перекрестку, где толпилось много народу. Позабыв об аптеке, мужчина поспешил вслед за ней.

Она все шла и шла, как будто собиралась идти вечно. Любая прогулка в одном направлении должна иметь какую-то конечную цель. А если район и местность, по которой проходит маршрут, довольно хорошо известны, цель можно легко разгадать. Однако она часто петляла и без нужды давала крюку. И вскоре до него дошло, что прогулка ее бесцельна, без определенного конечного пункта, прогулка, предпринятая ради того, чтобы что-то обдумать. Пока ноги носили ее где попало, ее мозг напряженно трудился.

Наконец она оказалась у входа в парк, свернула туда и вошла, видно придя к выводу, что это лучшая возможность уединиться. А может, просто осознала, что устает, и вспомнила, что в парках есть скамейки.