Томас Гиффорд - Ассасины

— Ничуть. И знаете что, не люблю ходить вокруг да около. Если не возражаете, готов сразу перейти к делу. Даже не буду комментировать наличие полотна Джаспера Джонса.

Саммерхейс весело сощурился.

— Мистер Джонс ничего не узнает, обещаю.

— Вот и хорошо. Вы вроде бы были старым другом Хью и Мэри Дрискилов, я не ошибся? Вы не против воспоминаний? Они могут далеко завести.

— Дальше этого места не получится, — с улыбкой заметил Саммерхейс.

— Вспоминать бывает нелегко.

— Вы же священник. И, полагаю, обладаете опытом и умеете выслушивать самые деликатные признания. Я тоже. Вот уже почти сто лет только и делаю, что говорю о самых неприятных вещах. Спрашивайте, не стесняйтесь.

— Недавно услышал я одну замечательную историю, — начал Данн. — Вполне, на мой взгляд, правдивую, но было бы лучше подкрепить ее доказательствами. История давняя, немного притянутая за уши, повествует о превратностях жизни...

— Не слишком хочется иметь дело с притянутыми за уши историями, — холодно вставил Саммерхейс.

— Ну, в этом я не совсем уверен. Героями этой истории являются священник, умерший пятьдесят лет тому назад, женщина, умершая тридцать лет тому назад, и один из ваших ближайших друзей...

Саммерхейс понимающе улыбнулся.

— Уже догадался, куда вы гнете. Не удивлен, что это всплыло. Впрочем, прошло слишком много времени. — Он наклонился, налил две чашки кофе. — Сливки?

— Нет, привык последнее время пить без них. — Данн обжег язык густой коричневой жидкостью. — И все же, одна дама поведала мне весьма любопытную историю. Почти полвека ждала, когда появится человек, которому можно рассказать все это.

— И кто же она такая?

— Старая монахиня, подруга семейства Дрискилов. Некогда учила Бена и Вэл. Была очень дружна с Мэри Дрискил. Сестра Мария-Ангелина...

— А, ну да, конечно. Я ее знал. Была потрясающе привлекательной женщиной.

— Скажите, мне всегда было интересно... какая она была внешне, Мэри Дрискил?

— Мэри? О, очень красивая, высокая, стройная, врожденное чувство достоинства. Волосы светло-каштановые, цвет лица просто чудесный, обладала прекрасным чувством юмора. Могла запросто высмеять любого. С ней не так-то просто было подружиться. Да, вот такой она была, Мэри Дрискил. У нее была всего одна слабость, а во всем остальном такая порядочная, прекрасно воспитанная, сдержанная особа. Порой даже слишком сдержанная, немного отстраненная. — Он пил кофе, придерживая блюдце другой рукой, затем поставил чашку с блюдцем на широкий подлокотник кресла. — Мэри и Хью вообще были хорошей парой, во многих отношениях. Не слишком эмоциональной.

— Но они любили друг друга? — спросил Данн.

— Ну, любовь не самое главное в отношениях между подобными людьми. То был скорее дружеский союз. Правда, первая роль в нем всегда принадлежала Дрискилу. Ну и его огромное состояние тоже сыграло свою роль. Я бы сказал, то был брак по рассудку...

— Может, по расчету?

— Как хотите, так и говорите, отец. Это вы у нас мастер художественного слова. Так о чем мы говорили? Ах, да, сестра Мария-Ангелина надеялась, что появится человек, которому все можно будет рассказать. О чем же именно?

— О смерти отца Винсента Говерно.

— А, это...

— Сестра Мария-Ангелина была очень дружна с Мэри Дрискил. Была ее конфиденткой, советчиком. Тем человеком, с которым она могла говорить откровенно.

— Мне говорили, что в те дни многие дамы предпочитали услуги женщин-гинекологов. Полагаю, что в основе лежал тот же принцип.

— Мэри Дрискил пришла к сестре Марии-Ангелине через несколько лет после смерти отца Говерно, которого, как вы, наверное, знаете, нашли болтающимся на ветке дерева в яблоневом саду, неподалеку от пруда, где зимой заливали каток.

— Да, хорошо это помню. В ту пору я был советником и поверенным в делах Хью Дрискила, и он позвонил мне первому. — Он снова холодно улыбнулся. — Хотел посоветоваться.

— Кто-нибудь объяснил, почему отец Говерно решил покончить с собой?

— Да причины всегда примерно одни и те же, — ответил Саммерхейс. — Депрессия, кризис веры, алкоголизм. Именно по этим причинам священники обычно и сбиваются с пути истинного.

— И вы купились на эту историю с самоубийством?

— О чем это вы, отец Данн?

— Вас удовлетворило это объяснение?

— Но ведь это же очевидно. Он повесился на дереве и...

— А вот я почему-то уверен: вы прекрасно знали, что отца Говерно убили. Интересно, чем объясняется такая моя уверенность?

— Представления не имею. Я ведь ничего такого не говорил.

— Нет. Но дело в том, что вы были слишком близким этой семье человеком и просто не могли не знать. Отец Говерно был убит, уже после этого его повесили... и именно благодаря Хью Дрискилу правда так и не выплыла наружу. Иначе бы он просто не был Хью Дрискилом. Я говорил с полицейским, расследовавшим это дело. Сомнений нет, это самое настоящее убийство. А потом однажды сестра Валентина приехала домой, в тот день, когда ее убили. Но до этого она звонила нынешнему шефу местной полиции и задавала много вопросов по делу отца Говерно. Вы только вдумайтесь, мистер Саммерхейс. Несколько месяцев она была в Европе, проводила там какие-то исследования, голова ее была занята разными другими вещами. А потом она вдруг мчится домой и буквально за несколько часов до смерти звонит в полицию и расспрашивает о смерти отца Говерно! Странно, не правда ли? Зачем, почему?... Я скажу вам, почему. Готов побиться об заклад, сестра Валентина тоже не верила, что он покончил с собой. И вы были слишком осведомленным человеком, чтоб повторять старую сказку об этом якобы самоубийстве.

— Минутку, святой отец, — с язвительной улыбкой заметил Саммерхейс. — Допустим, вы правы насчет смерти отца Говерно. И у меня ощущение, что мы не сдвинемся с мертвой точки, если будем продолжать беседу в том же духе. А потому, думаю, пожалуй, стоит вернуться к сестре Марии-Ангелине.

— Через десять лет после смерти отца Говерно, было это уже после войны, Мэри Дрискил, имеющая двоих детей и мужа, портреты которого не сходили с обложки «Тайм», который даже явился прообразом для героя художественного фильма... Так вот, Мэри Дрискил, жизнь которой казалась образцом благополучия, напивается каждый день до полного бесчувствия и, возможно, переживает нервный срыв или затяжную депрессию. Вы это помните?

Саммерхейс слегка склонил голову набок.

— Она очень беспокоила Хью. Мэри была такой хрупкой. И потом, это самым негативным образом отражалось на детях, няни сменялись одна за другой, бедная Мэри несла какую-то чушь, пугала детей... Словом, превратилась в крайне неуравновешенную особу, ну и, естественно, вскоре... — тут он беспомощно пожал плечами, — вскоре она умерла.