Томас Гиффорд - Ассасины

Став епископом, Себастьяно принялся высмеивать Церковь, всячески подрывать доверие к ее миссии, подвергать сомнению ее достоинство и святость. Еще служа в частной армии Сигизмондо Малатесты, он совершал набеги на церковные земли, насиловал монахинь, занимался вымогательством и открытыми грабежами. Став епископом, он постоянно подвергал насмешкам и унижениям свою паству, отпускал непристойные шутки в адрес Девы Марии. А в своем замке занимался колдовством. Он превратил близлежащий монастырь в бордель для себя и своей охраны. Разврат и пытки были в те дни явлением довольно распространенным, но этот так называемый епископ превзошел всех и вся, о нем ходили страшные слухи.

Себастьяно устроил в своем замке настоящий рай для наемных убийц. И вот когда их стало слишком много — он нанимал головорезов за довольно высокую плату, создав, таким образом, некое подобие легиона смерти, — он обратил внимание на монастырь Сан-Лоренцо, находившийся примерно в дне верховой езды от замка. Себастьяно счел, что было бы неплохо разместить там своих наемников. Идея вполне логичная, поскольку многие убийцы набирались как раз из монахов. Этот Себастьяно вообще был человеком неоднозначным. Порой он так и излучал обаяние, славился своим гостеприимством, был очень хорошо образован, остроумен и боек на язык. В дебатах ему просто не было равных. К тому же он был епископом. И нельзя сказать, что своеобразные его взгляды на Церковь игнорировались обществом. Его убеждения разделяла, в частности, знать Тосканы, некоторые священники, монахи и монахини, а также ученые, поскольку оперировал он аргументами весьма убедительными, пусть и еретическими по сути своей.

Итак, решив, что Церкви более всего на свете необходимы кадры хорошо обученных убийц, он захватил монастырь, перебил всех тех, кто не пожелал ему подчиниться, и создал братство тосканских убийц, полностью лояльных епископу Себастьяно. При этом их могли нанимать и другие, если это не противоречило интересам епископа.

Папа знал о деятельности Себастьяно, но у него не было особого желания вмешиваться. Папа счел, что непокорный епископ сам, так сказать, роет себе могилу, что рано или поздно его уберет какой-нибудь его же наемник. Да и что такого ужасного, если разобраться, сделал этот Себастьяно? Ну да, захватил несколько заброшенных и полуразрушенных монастырей; убил нескольких безграмотных монахов, якобы изнасиловал каких-то никому не интересных монахинь. Да, занимался колдовством, но исключительно с одной целью: разнообразить свои любовные утехи. И командовал собственной армией наемников. Уж лучше оставить его в покое.

Однако обуреваемый манией величия Себастьяно все же умудрился преступить пределы терпения и снисходительности Папы. Он обиделся на одно замечание, сделанное племянником тогдашнего кардинала, двадцатидевятилетним бонвиваном, назначенным на важную должность во Флоренции. Судя по слухам, племянник сделал непристойное предложение сестре Себастьяно Селестине, на которое она откликнулась с радостью и охотой...

Будучи хоть и маньяком, но человеком практичным, епископ потребовал материального возмещения морального ущерба, нанесенного его семье. Он предложил обидчику оплатить изготовление своей статуи в натуральную величину, причем предполагалось, что статуя должна быть отлита из чистого золота. Племянник кардинала отказался, и тогда Себастьяно вызвал к себе брата Сципиона, самого опытного и доверенного из киллеров, и указал на цель. Племянника кардинала зарезали в собственной спальне, в постели, которую он в тот момент делил с Селестиной, так что и ей пришлось испытать на себе остроту кинжала бывшего монаха.

Несмотря на тот факт, что семью Себастьяно тоже можно было считать пострадавшей стороной, Папа решился на самые строгие меры. Просто другого выбора у него не было. Прежде всего он назначил на освободившуюся должность другого племянника того же кардинала, молодого человека двадцати одного года от роду. Затем он созвал армию из своих наемников, лишь номинально подчинявшуюся этому племяннику кардинала, который спал и видел, как бы отомстить за убийство брата, и распорядился взять замок Себастьяно штурмом. Правда, сначала напали на монастырь. Всех убийц перебили, ускользнуть удалось лишь девятерым. Себастьяно, потрясенный потерей самых преданных своих друзей и защитников, пытался договориться. Но в дипломатии оказался слаб. Всех обитателей замка, за исключением самого епископа, согнали в подземную темницу и сожгли там живьем.

Бывший епископ подвергся публичной казни. Ему отрубили обе ноги. Все еще живое тело с головой вывезли на пустошь и оставили там умирать.

Папа был доволен результатами кампании, правда, радость победы портило одно обстоятельство: девятерым убийцам удалось ускользнуть. Поговаривали, что они нашли убежище в Испании. Якобы поселились там в каком-то заброшенном монастыре в горах, точное местонахождение которого никому не было известно. Такие, во всяком случае, ходили легенды.

Папа же на этом успокоился и преследовать никого не стал.

История Себастьяно и его тосканских убийц повергла Элизабет в депрессию. Однако это не помешало ей задавать все новые вопросы.

Есть ли разница между тем, что происходило в пятнадцатом веке, и тем, что происходит сейчас? И если есть, то в чем она заключается?

Она пришла домой довольно поздно, из головы не выходили кровавые истории о похождениях наемных убийц и их хозяев. Страшно разболелась голова, и легла она рано, совершенно измученная, растерянная и удрученная тем фактом, что ей просто не с кем обсудить все это за полуночной чашкой кофе и какой-нибудь скромной закуской.

Был ли вообще смысл во всех этих исследованиях? Казалось, она уже забыла, с какой именно целью пришла в эти архивы. Ее предупреждали об их страшной тайной силе. Но никто не предупреждал ее об assassini, населявших, казалось, каждый темный уголок комнаты, о затаившемся тут же призраке Вэл, о гневе и горечи на лице Бена Дрискила. Она уже освоилась с этими новыми обитателями дома. Но скоро, как можно скорей, должна рассказать все это кому-нибудь.

Скоро...

Отец О'Нил по прозвищу Персик из прихода Святой Марии в Нью-Пруденс с трудом переносил потерю Вэл, единственной женщины, которую он любил. Внешне это было мало заметно, с лица не сходила вымученная улыбка, он бодрился, старательно делал на людях вид, что ничего страшного с ним не случилось. Было начало зимы. Дни стояли солнечные, а вот темнело рано, и вечерами, когда в каминных трубах старого пасторского дома начинал завывать ветер, а сам огонь постепенно угасал, Персик просыпался в кресле-качалке и с тоской смотрел на ухмыляющееся с экрана телевизора лицо Дэвида Леттермана, ведущего совершенно дурацкого шоу с участием кошек и собак. Перед тем как усесться перед камином, Персик выпивал добрую порцию солодового виски, оно было одним из способов смягчить боль от утраты, причем Персик дал себе твердое обещание не злоупотреблять этим лекарством. Слишком уж много приходских священников пошли по этой дорожке да так увлеклись, что, можно сказать, пропали.