Томас Харрис - Черное воскресенье

Лэндера выпихнули в предбанник. Здесь чья-то провонявшая рыбой крепкая ладонь зажала ему рот, а охранник принялся выкручивать запястья. Лэндер был на грани обморока. Он неистово закивал головой, преодолевая сопротивление вонючей ладони. Тогда ему сделали еще один укол, а руку спрятали под куртку, от глаз подальше, и накрепко привязали.

Щурясь от яркого света, он читал свое признание под стрекот кинокамеры.

В первом ряду сидел похожий на ощипанного ястреба мужчина с лысой, покрытой шрамами головой. Это был полковник Ральф Де-Йонг, старший по чину офицер в лагере военнопленных. За четыре года плена полковник Де-Йонг провел 258 суток в одиночном заключении. Когда Лэндер дочитал свое признание, полковник Де-Йонг внезапно сказал так, что его было слышно всем, кто находился в комнате:

— Все это — ложь!

Двое охранников тотчас же набросились на него и выволокли вон. Лэндеру пришлось читать признание еще раз. Де-Йонг просидел в карцере сто дней на рисе и воде.

Северные вьетнамцы подлечили Лэндеру руку в госпитале на окраине Ханоя. Это было унылое здание, оштукатуренное изнутри; на выбитых окнах висели тростниковые шторы. Работу свою врачи сделали скверно. Красноглазый хирург, занимавшийся Лэндером, не имел достаточной квалификации, чтобы привести в порядок багрового кровавого паука, привязанного к его операционному столу. У него было совсем мало наркоза, но нашлась проволока из нержавейки. Хватило и перевязочного материала, и терпения. Мало-помалу рука снова начала действовать. Врач говорил по-английски и практиковался, беседуя во время работы с Лэндером. Разговоры были такие нудные, что Лэндер едва не сошел с ума.

Пока врач трудился, Лэндер отчаянно искал, чем бы ему отвлечься. Он был готов смотреть на что угодно, только не на свою руку. Наконец он увидел в углу операционной старый французский ресуситатор, который явно стоял без дела. Он приводился в действие электромотором постоянного тока, снабженным маховиком на эксцентрике, который надувал мехи. Задыхаясь от боли, Лэндер спросил врача, что стряслось с этим механизмом.

— Мотор сгорел, и никто не знает, как исправить.

Шаря взглядом по углам в надежде отвлечься от боли, Лэндер прочел врачу лекцию о якорях электромоторов и замене их обмоток. Лицо его было усеяно капельками пота.

— Вы могли бы отремонтировать его? — спросил доктор, сосредоточенно насупив брови. Он вязал крошечный узелок. Тот был не больше головы муравья. Не больше зубной пломбы. Больше, чем палящее солнце.

— Да. — Лэндер рассказал ему о катушках и медной проволоке. Многие слова ему так и не удалось выговорить до конца.

— Ну вот, — произнес врач, — пока довольно с вас.

Большинство американских военнопленных, по мнению командования армии США, вело себя достойно. Они годами ждали возвращения на родину, чтобы четким движением отдать честь, поднеся руку ко лбу. Глаза у них ввалились, но это по-прежнему были исполненные решимости, неунывающие люди, сильные личности, способные жить одной лишь верой.

Полковник Де-Йонг принадлежал к их числу. Когда он вышел из карцера и вновь стал во главе военнопленных, вес его не превышал сто срока фунтов. Глубоко ввалившиеся глаза горели красным огнем, будто глаза мученика, в которых отражается пламя костра. Полковник вынес свой приговор Лэндеру не сразу, а лишь когда увидел, как тот сидит в камере с мотком проволоки и чинит вьетнамский движок. Рядом с Лэндером стояла тарелка, на которой валялись рыбьи кости.

Де-Йонг распорядился, чтобы Лэндера бойкотировали в бараке. И он превратился в отверженного. С ним соглашался разговаривать только Йергенс, но того часто сажали в карцер — всякий раз, когда он начинал кричать и не мог остановиться.

Ослабленный ранением, терзаемый малярией, Лэндер чувствовал, как его личность вновь распадается на две столь не подходящие друг к другу половинки. С одной стороны — ненавидящий всех и ненавидимый всеми ребенок. С другой — мужчина, такой, каким Лэндер хотел бы быть, мужчина, образ которого он создал в своем воображении. Он опять начал вести мысленные диалоги, но теперь голос мужчины, голос разума звучал громче. Так он провел шесть лет. И чтобы ребенок в конце концов одержал верх и научил мужчину убивать, понадобилось нечто большее, чем тюрьма.

На Рождество, последнее Рождество, которое ему суждено было встретить в плену, Лэндеру вручили письмо от Маргарет. Она сообщала, что нашла работу. Дети здоровы. В конверте лежала фотография: Маргарет с дочерьми возле дома. Дочери подросли и вытянулись, Маргарет намного располнела. На земле перед ними лежала тень фотографа. Она была длинная и падала на Маргарет и детей. Лэндеру хотелось бы узнать, кто делал снимок. Он смотрел на эту тень чаще, чем на свою жену и дочерей.

15 февраля 1973 года Лэндера привезли в ханойский аэропорт, и он взошел на борт военного транспортного самолета Си-141. Санитар пристегнул его ремнем. Лэндер не смотрел в иллюминатор.

Полковник Де-Йонг тоже сидел в самолете, хотя узнать его было нелегко. Последние два года он подавал остальным пример неповиновения, поэтому ему сломали нос и выбили зубы. Теперь он подал всем пример презрения к Лэндеру. Если Лэндер и заметил это, то виду не показал. Изможденный, с болезненно-желтым лицом, он каждую секунду в страхе ждал приступа малярийного озноба. Военный врач, летевший с пленными, внимательно следил за ним. По проходу безостановочно сновала тележка с прохладительными напитками.

На борту было несколько офицеров, которых прислали побеседовать с военнопленными, если у них возникнет желание выговориться. Один из них сидел рядом с Лэндером. Лэндер не был расположен к беседе, и офицер указал ему на тележку со снедью. Лэндер взял бутерброд и надкусил его. Жевнув несколько раз, он выплюнул кусок в бумажный пакетик, а остаток бутерброда сунул в карман. Потом положил туда еще один.

Офицер начал было уверять его, что бутербродов много, но потом раздумал. Он похлопал Лэндера по руке. Никакой реакции.

Филиппины. База ВВС Кларк-Филд. Оркестр, командир базы. Все готовы к торжественной встрече. Телекамеры. Полковник Де-Йонг должен первым покинуть самолет. Он пошел к двери, увидел Лэндера и остановился. На миг лицо его исказилось от ненависти. Лэндер поднял на полковника глаза и быстро отвернулся. Его трясло. Де-Йонг открыл было рот, но тут черты его лица едва заметно смягчились, и он зашагал по проходу дальше, к солнечному свету и приветственным возгласам.

Лэндера отвезли в военно-морской госпиталь Сент-Альбан в Куинсе. Там он начал вести дневник, но надолго его не хватило. Писал он очень медленно и старательно. Лэндер боялся, что, если станет писать быстрее, перо выйдет из повиновения и выведет на бумаге что-нибудь такое, чего ему вовсе не хочется видеть.