Юхан Теорин - Ночной шторм

Йоаким долго смотрел на рисунок, потом обернулся и заметил, что на скамьях позади него что-то лежит. В слабом свете фонарика он увидел письма. Засохшие цветочные букеты. Пару детских туфелек.

На одной из скамей лежало что-то белое, и, нагнувшись, Йоаким увидел вставную челюсть. Памятные вещи.

Там были плетеные корзинки с записками. Присев на одну из скамей, Йоаким достал записку из корзинки и прочел в свете фонарика:

Карл, забытый всеми, но не мной и Господом Богом нашим.

В другой корзинке лежала пожелтевшая открытка с улыбающимся ангелочком. Перевернув ее, Йоаким прочитал на обороте написанные чернилами строки:

Мое сердце тоскует по моей любимой сестре Марии. Молю Бога ежедневно о том, чтобы мы снова встретились.

Йоаким бережно вернул записку на место.

Эта комната была специально построена и обставлена для умерших людей. Их собственная церковь.

На другой скамье лежала какая-то книга. Йоаким поднял ее и понял, что это тетрадь с плотно исписанными страницами. Почерк был слишком мелкий, чтобы разобрать в темноте слова, но на титульной странице можно было различить название — «Книга штормов».

Йоаким сунул тетрадь в карман.

Поднявшись, он в последний раз огляделся по сторонам и вдруг увидел дыру в стене позади скамей. Подойдя ближе, Йоаким узнал свою работу. Это он сам проломил стену, когда пытался попасть в потайную комнату две недели назад.

Тогда он сунул руку в отверстие и нащупал что-то мягкое. Теперь Йоаким понял, что это была свернутая синяя джинсовая куртка, которую он уже видел раньше.

Расправив куртку и прочитав надписи «Relax» и «Pink Floyd», Йоаким сразу понял, чья это куртка. Он видел ее сотню раз, когда выглядывал из окна Яблочной виллы на улицу.

Это была джинсовая куртка Этель, его покойной сестры.

Это я обнаружила сеновал над коровником; я заманила туда Маркуса, и мы вместе там все исследовали. Это был мой первый и, наверно, самый лучший роман.

И, к сожалению, самый короткий.

Вечерами мы с Маркусом пробираемся на сеновал и в свете керосиновой лампы роемся в сундуках со старыми документами и разными вещами.

Это только на первый взгляд кажется, что на сеновале один мусор. Мы нашли там потрясающие вещи, способные много рассказать об истории хутора. Каждая семья смотрителя маяка оставила здесь следы своего пребывания. Все, что хранилось здесь, когда-то было частью их повседневной жизни, от которой теперь не осталось даже воспоминаний.

Через пару недель мы отнесли на сеновал все покрывала, какие только смогли найти в доме, и соорудили из них палатку. Добыв хлеба, вина и сигарет, мы прямо там устраивали пикники. Это было единственное наше развлечение на хуторе.

Я показала Маркусу стену с именами покойников, вырезанных на ней. Мы пальцами проводим по надписям и гадаем, какой смертью умерли эти несчастные.

Наши имена мы вырезали на полу, одно возле другого. После трех пикников на сеновале Маркус отважился поцеловать меня в губы. Большего я ему не позволила: меня все еще преследовали воспоминания о кошмарном докторе из столицы, — но одного поцелуя было достаточно, чтобы я ходила пьяная от счастья целую неделю.

Отныне я могу рисовать Маркуса открыто. И внезапно Олудден перестал казаться мне концом света, теперь мне кажется, что здесь только начало, начало нашей новой с Маркусом жизни и что отсюда мы сможем поехать, куда только захотим. Нам надо только пережить эту долгую суровую зиму.

Лето заставляет себя ждать, но в мае солнце уже светит вовсю, и луга зеленеют свежей травой. И именно сейчас Маркусу нужно ехать: его призвали в армию на материк. Он уедет, но без меня.

Мы обещаем писать друг другу. Каждый день.

Я провожаю его на железнодорожную станцию в Марнэс. Молча стоим мы на перроне и ждем прибытия поезда. В этом году дорогу планируют закрыть, и настроение у пассажиров мрачное.

Маркус уехал, но Рагнар Давидсон продолжает причаливать к Олуддену.

Иногда мы даже обсуждаем с ним искусство, на самом примитивном уровне. Все началось с того, что я шла по коридору и заметила, что дверь в одну из комнат открыта. Войдя, я обнаружила там Рагнара разглядывающим картины на стенах.

Вероятно, он впервые увидел картины Торун, и они ему не понравились. Рагнар покачал головой.

— Как вам? — спросила я.

— Все какое-то серое и черное, — отвечает он, снова качая головой. — Слишком мрачно для меня.

— Так выглядит шторм в ночи, — говорю я.

— Тогда как по мне, он хреново выглядит.

— Это символичные картины… — пытаюсь объяснить я. — Это шторм, но одновременно это душа, раненая душа… Душа женщины…

Давидсон только качает головой.

— Дерьмо, — заявляет он, плюясь.

Видимо, он не читал книг Симоны де Бовуар. Я, конечно, тоже не читала, но я хотя бы о ней слышала.

В последней попытке защитить талант Торун я говорю:

— Когда-нибудь они будут стоить больших денег.

Давидсон смотрит на меня как на помешанную, потом проходит мимо и выходит из комнаты.

Войдя в свою комнату, я вижу Торун у окна, и понимаю, что она все слышала. Она почти ослепла, но сейчас смотрит в окно. Я пытаюсь заговорить с ней, но Торун трясет головой.

— Рагнар прав. Это все мусор, — бормочет она.

После отъезда Маркуса я перестала подниматься на сеновал. Слишком многое там напоминает мне о нем. Мне грустно и одиноко. Конечно, мы пишем письма друг другу, как и обещали. Я пишу длинные письма, а в ответ получаю короткие.

Маркус в своих письмах рассказывает, чем он и другие новобранцы занимаются в армии; он пишет редко, но я продолжаю каждый день опускать в почтовый ящик письма, полные моих чувств и планов на будущее. И вопросов. Когда мы снова увидимся? Когда у него отпуск? Когда он уйдет в самоволку?

Он не может пока ответить, но обещает, что скоро мы встретимся. Скоро.

Я чувствую, что мне нужно поехать повидать Маркуса. Но разве я могу уехать на материк и бросить Торун одну, слепую и беспомощную. Это невозможно.

Хенрик знал, что полиция им интересуется.

Два раза за последнюю неделю ему звонили из полиции и оставляли сообщение на автоответчике с просьбой явиться в участок, чтобы ответить на несколько вопросов. Он не пошел.

Конечно, рано или поздно они постучатся в дверь, но ему нужно было время, чтобы скрыть все следы своих преступлений. В первую очередь нужно было избавиться от краденых вещей, хранящихся в сарае на берегу.

— Нельзя их там больше держать, — сказал он по телефону Томми. — Вы должны все вывезти.

— О'кей, — безучастно произнес Томми. Хенрик не заметил, чтобы он нервничал. — Мы приедем в понедельник. В районе трех.

— И привезете бабки?