Сара Даймонд - Паутина

— Боюсь просить вас, моя милая… Вы не поможете мне похоронить его? Я и сама могу выкопать ему могилку, просто хочется, чтобы кто-то был рядом.

В четверть десятого утра мы похоронили Сокса под раскидистой яблоней в саду за домом Лиз. Похоронили без всяких торжественных процедур — Лиз молча копала, я молча стояла рядом. Обернув Сокса в белое одеяльце, как в саван, она прошла в дом, переоделась в брюки и свитер — слишком теплый для такой погоды, — но все равно не обрела своего прежнего вида.

— Бедный, бедный Сокс, — горестно произнесла она, опуская небольшой сверток в яму. — Как я о нем заботилась, вы сами видели. Я всей душой любила своего мальчика. Думаете, это глупо с моей стороны?

— Вовсе нет. В детстве у меня тоже была кошка по кличке Погремушка. Смешное имя, правда? Я сама выбрала. — Воспоминание принесло с собой невыносимо тяжелый багаж: мне восемь лет, я прихожу домой из школы, в доме никого, кроме маленькой черно-белой Погремушки… — Она умерла, когда мне было двенадцать. Я была буквально убита горем. Я чувствовала себя так…

Будто потеряла единственного друга. Я не произнесла этого вслух, хотя так оно и было. Возможно, потому я и не хотела ни с кем делиться ею.

— Так, будто сразу повзрослела, — продолжала я. — Она появилась у нас, когда мне было шесть лет.

Слетев с губ, мои слова утонули в горестном молчании; первая лопата земли полетела в яму, засыпав белое одеяльце. Могила заполнилась землей. Лиз, с лопатой в руке, отступила на шаг назад.

— А который теперь час, моя милая? — неожиданно спросила она.

— Почти без четверти десять, — ответила я, взглянув на часы.

— Ой, мне ведь в десять надо быть на работе. Большое вам спасибо, вы меня так утешили, но мне пора. Я уже опаздываю.

— Вы пойдете на работу? В такой день?

— Мне будет легче, если я чем-то отвлекусь. Не смогу сидеть весь день одна дома и думать о нем. Ох… А как невыносимо тяжко мне будет вечером…

— Оставайтесь, я побуду с вами, — поспешила предложить я. — Если вы, конечно, хотите.

— Очень любезно с вашей стороны, моя милая, но я не смею и мечтать об этом. На работе я буду чувствовать себя лучше. Да и помимо работы у меня есть дела.

Вернувшись к себе, из окна гостиной я наблюдала за тем, что происходит во дворе. Через некоторое время Лиз прошагала к машине. В длинной цветастой юбке и выцветшей футболке она стала прежней, той самой женщиной, которую я впервые увидела в палисаднике и которая слишком занята выпечкой печенья и выращиванием роз, чтобы обращать внимание на такие глупости, как внешний вид. И все-таки я чувствовала, что сегодня увидела другую Лиз. Мне и в голову не приходило, что она тоже может быть ранимой и что смерть домашнего питомца вызовет нечто большее, чем приличествующее случаю сожаление и пара слезинок. Когда она села за руль, я даже забеспокоилась — не случится ли и с ней что-нибудь, ведь от меня она ушла совершенно потрясенной.

Загудел мотор ее машины. Такое впечатление, что на протяжении последнего часа изумление и симпатия к Лиз гипнотизировали меня, а звук мотора вывел из транса. В гостиную вернулась тишина, а на меня вновь навалилось: недвижимый Сокс на дорожке, миг осознания, что он мертв. И я испытала точь-в-точь то же самое, что и тогда: будто я одна в лифте, мелодичный сигнал отмечает этажи, и вдруг гаснет свет и пол устремляется вниз из-под моих ног.

«Они убили собаку Ребекки, чтобы вынудить ее уехать», — сказал мне тогда мистер Уиллер. Сейчас я увидела себя его глазами. Для него я оказалась живым воплощением жестокой травли, реальной целью его ярости. Деревня слишком безлика, чтобы возбуждать к себе такого рода ненависть. А мстить всей деревне и вовсе невозможно.

Я стояла в гостиной и смотрела в окно, не ощущая ничего, кроме все усиливающегося ужаса. Око за око. Это ведь я кормила Сокса и приглядывала за ним чуть ли не целыми днями; по сути, он был моим питомцем не меньше, чем питомцем Лиз. Я вспомнила, как в субботу мистер Уиллер стоял в начале нашей подъездной дорожки и смотрел на наш дом. Меня вдруг осенила мысль, что он мог приезжать сюда и раньше, сколько угодно раз, без моего ведома, а мог, спрятавшись за деревьями сада, наблюдать и за задней дверью. Он мог видеть и Сокса, шныряющего из сада ко мне на кухню и обратно…

Он мог собственноручно ранить, а потом и убить Сокса, посчитав это актом возмездия. Изуродованный глаз кота, а потом и казнь бедного животного в отместку за безвременную смерть собаки…

Я твердила себе, что рассуждаю как параноик, — он же ветеринар, а значит, не способен причинить вред животному. Но в голову упорно лезла мысль о том, что злоба по отношению ко мне, вполне вероятно, пересилила и доброту, и этические принципы, и страх перед возможными последствиями. Наверное, он возненавидел заодно и Сокса, поскольку в его глазах тот был моим котом.

В течение полугода два мертвых домашних животных в доме номер четыре по Плаумэн-лейн. Совпадение? Однако мы с Лиз не патологоанатомы, мы даже не осмотрели как следует труп Сокса, так что неизвестно, сам он умер или был отравлен или задушен…

Я пыталась справиться со страхом, прислушаться к доводам разума. Какими бы подозрительными ни выглядели две смерти животных почти подряд, надо признать, что такие совпадения случаются — старые коты умирают, кошачье сердце может с таким же успехом внезапно остановиться на тропинке чьего-то сада, как и в любом другом месте. Но, несмотря на все мои, казалось бы, разумные доводы, страх с каждой минутой только усиливался. Пустые комнаты давили на меня, вокруг было слишком много теней, от чуть заметной прохлады мороз бежал по коже. Вдобавок я не могла избавиться от странного ощущения: мне казалось, что я здесь не одна и что за мной следят.

Я была вся на нервах, но и в этом состоянии оказался свой плюс — хотелось занять чем угодно руки, лишь бы отвлечь мозги. Это желание в итоге и заставило меня взяться за дело, которое при иных обстоятельствах я бы оттягивала до бесконечности. Не вставая с дивана, я потянулась к блокноту, где записала телефон Агнесс Ог, сняла трубку и набрала номер. Какое облегчение: у меня появилась другая причина для тревоги, причина, по крайней мере, ясная и понятная, — возможно, после первых же слов я услышу злобный вопль, может быть, миссис Ог сразу бросит трубку, а может, ее не будет дома. Какой бы сюрприз ни готовили мне эти минуты, я была уверена, что это будет меньшее из двух зол.

После нескольких гудков я услышала резкое:

— Да?

— Простите за беспокойство, могу я поговорить с миссис Агнесс Ог?

— Вы с ней и говорите. Чего надо?

В голосе Агнесс не было и намека на показную любезность или манерность, которые часто слышишь по телефону, когда собеседник пытается изобразить любопытство, доброжелательность или удовольствие от вашего звонка. Разумеется, она не знала, кто я, но что-то мне подсказывало, что точно в такой же манере она говорит и с ближайшей родней. Тон ее первых фраз не мог сразу расположить меня к ней, однако вселил надежду: голос Агнесс звучал четко и по-деловому — трудно представить, что его обладательница зальется слезами или забьется в истерике, даже услышав, что мне от нее нужно.