Сара Даймонд - Паутина

Некоторое время мы ели молча, но время от времени Карл украдкой бросал на меня взгляд — и тут же отводил глаза, словно пытался поймать меня на чем-то. Он долго мялся, судя по всему не горя желанием заводить разговор, но в конце концов решился:

— Ну а как дела с романом? В последние дни ты что-то помалкиваешь.

— Да рассказывать-то не о чем, — ответила я с унылой миной. — Собираю материалы. Рыщу в Интернете. Все больше склоняюсь к мысли, что не так это интересно, как казалось вначале.

Все во мне взбунтовалось от этой чудовищной лжи, но, глянув на лицо мужа, я успокоилась. Похоже, он хотел убедиться, что мои прежние страхи исчезли, и получил ясное подтверждение. А я подумала, что скоро он убедится в этом настолько, что вообще прекратит свои проверки, а там уж и мое расследование подойдет к своему естественному завершению.

— Ну и хорошо, — сказал он. — А то я здорово волновался, что ты слишком поглощена всем этим.

Следующее утро я начала с того, что узнала номер телефона главного офиса Общества защиты детей. Мне потребовалось два звонка, чтобы соединиться с секретариатом.

— Простите, могу я поговорить с Робертом Миллзом?

— Переключаю на его приемную.

Ни единого вопроса: кто я такая, чего хочу от мистера Миллза? — крайне подозрительно. Значит, я вот-вот натолкнусь на пресловутую кирпичную стену. Так и вышло. С минуту в трубке дребезжала музыка, после чего раздался другой женский голос, менее дружелюбный и более отрывистый, говоривший о том, что его обладатель страшно занят.

— Приемная Роберта Миллза. Чем могу помочь?

Ничего не поделаешь, поняла я, надо говорить правду. Только правда, возможно, откроет мне дверь в святая святых — в кабинет большого начальника.

— Меня зовут Анна Джеффриз. Я писатель и в данный момент собираю материал для романа, в основе сюжета которого лежит дело об убийстве, совершенном Ребеккой Фишер в 1969 году. Мне известно, что в момент ее удочерения мистер Миллз был прикрепленным к ней социальным работником. Я хотела бы попросить его уделить мне несколько минут для разговора.

Перед тем как ответить, секретарша выдержала паузу, но потом произнесла уже менее резко:

— Подождите минуту, пожалуйста.

Снова музыка, на этот раз нечто, очень отдаленно напоминающее песню «Там, где нам надо быть». [26] «Там, где нам надо быть» (Up Where We Belong) — песня из фильма Тэйлора Хэкфорда «Офицер и человек». Мне сразу же захотелось повесить трубку — никакой надежды пробиться к этому человеку у меня не было, — и вдруг новый, на этот раз мужской голос произнес:

— Роберт Миллз.

— Здравствуйте… — выдохнула я потрясенно. — У меня к вам просьба… Не знаю, объяснила ли вам секретарша, кто я, но…

— Не стоит, — перебил он. — Я уже в курсе. Вы очень удачно позвонили, я свободен и могу поговорить с вами, но сразу предупреждаю: у меня всего десять минут до совещания.

Голос у него был спокойный, сухой и бесстрастный, с легким северным акцентом, — типичный голос руководителя среднего звена из госструктуры. Сразу представляешь себе костюм из «Некста», [27] «Некст» — название магазинов по пошиву и продаже одежды одноименной компании. обшарпанный семейный «вольво» и дрянной кофе в конференц-залах размером с кабинку клерка. По-видимому, решила я, мистер Миллз из тех начальников, которые ставят себе в заслугу собственную доступность для пресловутого «простого народа».

В течение нескольких секунд я от изумления не могла сообразить, с чего начать, но первый вопрос сам сорвался с языка:

— Как долго вы работали с Ребеккой Фишер?

— Чуть больше года. С того дня, когда она появилась в приюте, и до удочерения. Время от времени я навещал ее и в новой семье, но эти визиты не носили официального характера. — Говорил он отечески, по-дружески, но слегка сумбурно. — Тридцать лет… Боже мой, сколько времени прошло. Мне было двадцать пять, это мое первое настоящее дело.

— А какое у вас сложилось мнение о приемных родителях, Рите и Деннисе Фишер?

— Прекрасная пара! Само собой разумеется, я много с ними общался до того, как они удочерили Ребекку, неоднократно бывал у них дома. На редкость достойная семья. Идеальные родители для приемного ребенка. (Мне вспомнилась недавняя поездка в Тисфорд и рассказ Мелани о Рите Фишер.) Они искали девочку именно такого возраста, как Ребекка. Тогда это было весьма необычно, как, впрочем, и сейчас. Ребекке было пять лет, а ведь девяносто девять процентов усыновителей хотят только грудничков.

— Отчего же Фишеры захотели взять пятилетнего ребенка?

— Оттого и захотели — знали, что другим семьям такой ребенок не нужен. Они были очень добрыми людьми — решили взять такого малыша, жизнь которого изменить могли бы только они. Фишеры довольно долго числились в реестре потенциальных усыновителей, прежде чем подобрали подходящего ребенка. Они изначально хотели только девочку. Мать твердо настаивала.

— По каким-то особым причинам?

— Миссис Фишер хотелось иметь дочь, только и всего, — никаких секретов.

Его голос звучал убаюкивающе, фальшиво. Интуитивно почувствовав, что он что-то скрывает, я задала вопрос, ответ на который уже знала, — просто хотела услышать, что именно он скажет.

— А как Ребекка оказалась в приюте? Что случилось с ее родителями?

— Погибли в автомобильной аварии. Ребекка в тот день была в садике. Она была единственным ребенком… печальная история.

— И как она отреагировала на гибель родителей?

— А вы сами как думаете? Страшный удар для ребенка. Но когда ее удочерили супруги Фишер, все пришло в норму. Она снова стала спокойным, абсолютно нормальным ребенком.

— Пока не убила Эленор Корбетт.

В моих словах не было злого умысла, но в трубке наступила мертвая тишина, словно собеседник отпрянул от телефона. Когда он снова заговорил, покровительственное добродушие испарилось, теперь в его голосе звучали испуганные нотки.

— Такое невозможно предвидеть. Кто знал, что происходило в голове Ребекки?

— То есть прежде у нее не отмечались странности в поведении? Насколько мне известно, от пяти до десяти лет она не получала психиатрического лечения?

— Только в самом начале, недолго. А после удочерения сочли, что продолжать лечение нет необходимости.

— И что, никто никогда не настаивал на необходимости подобного лечения?

— Боюсь, что никто и никогда.

Его голос снова изменился, став печально-умиротворенным. Не знай я заранее, что он врет, в жизни не догадалась бы. Такому самое место в политике — ну до того скользкий, что ничем не прищучишь. Мне отчаянно хотелось напомнить ему об отчете психолога, но я промолчала — черт бы побрал мою стеснительность.