Марк Биллингем - Погребённые заживо

— Это Ханна, подружка Джульетты.

— Не волнуйся, любимая, — Маллен встал и пошел ей навстречу.

— Конечно, мы попросили кого могли, чтобы они не звонили, — объяснила она. — Мы хотели быть уверены, что телефон будет свободен, понимаете? На случай, если объявится Люк. На случай, если те, кто удерживает его, свяжутся с нами. Мы постарались предупредить всех, но, должно быть, кого-то все же забыли…

Маллен обнял жену и прижал к себе. Ее руки плетьми повисли вдоль тела, как будто у нее внезапно исчерпались последние силы. Ее голова упала на плечо мужа, и она горько разрыдалась, уткнувшись ему в шею.

Торн поманил Парсонса, держащего поднос с кофе, потом взглянул на Портер, которая как раз оторвала глаза от пола и встретилась с ним взглядом. Он обрадовался, когда увидел, что ей так же, как и ему, тяжело смотреть, как другие обнимаются.

Все изменилось с тех пор, как Конрад приставил к ее голове пистолет на той заправочной станции в Тутинге.

Спектакль они, безусловно, разыграли достоверно, Аманда в роли заложницы была довольно убедительна, поэтому Конраду не пришлось слишком усердствовать: разок сильно дернул ее за волосы и вдавил дуло игрушечного пистолета ей в висок. Позже, вечером, когда они, полностью выдохшиеся, подсчитали добычу, она строго констатировала: да, их игре поверили, но актеры из них еще те! Конечно, он не совсем понял, что она имела в виду, поэтому ей все пришлось объяснить простыми словами, пока до него не дошло. Он был чрезвычайно огорчен и расстроен, и очень обрадовался, когда она растолковала ему, как нужно действовать в следующий раз.

Именно тогда Аманда в полной мере осознала, что за главного — она.

Единственное, к чему она стремилась вначале, — иметь кого-нибудь, кто смог бы серьезно поговорить с торговцем наркотиками, которому она задолжала. Конраду это удалось достаточно легко, а потом они просто продолжали друг с другом встречаться. Этому способствовало то, что он неплохо выглядел и всегда знал, как поступить. Он постоянно ломал голову, где раздобыть деньги, чтобы купить все, что она хотела. Аманда была тронута и вздохнула с облегчением, с радостью осознав, что встретила первого (не считая отца) мужчину, который о ней по-настоящему заботился. Так уж случилось, что идея спектакля с ограблением принадлежала Конраду, но все остальное исходило от нее.

Настоять на своем, конечно, можно, когда знаешь, о чем думает другой. Если можешь с большой вероятностью предсказать, в какую сторону он задумал прыгать. Конрад никогда не умел скрывать свои чувства: то, что было в голове и на сердце, отражалось у него на лице. Аманде это в нем нравилось. Она всегда подозрительно относилась к мужчинам, которые были более искусными лжецами, чем она.

Ее отец тоже не умел врать. Он был прямым по натуре. Конечно, возможно, он и вел какую-то другую, отвратительную жизнь втайне от них с мамой. Может, пользовался услугами съемных мальчиков или содержал целый гарем любовниц — впрочем, глядя на его брак, кто бы его осудил? Дочь же предпочитала видеть его таким, каким он врезался ей в память: идеально правильным до того дня, как он ушел. Такой же красивый, как и секундой ранее, он скрылся за ветровым стеклом своего «мерседеса».

Конрад не сразу согласился с идеей похищать людей. Его было необходимо немного подтолкнуть. Она сказала ему, что это будут легкие деньги и (что еще важнее) их будет куда больше, чем они могут поиметь с любой заправки «Трешерз» или «Бритиш петролеум». Она обещала, что после этого дела они уедут и начнут новую жизнь, она сможет получить необходимую помощь и «завяжет». Его убедили и ее словесные увещевания, и те, что она дала в темноте своим худеньким телом.

И вот теперь этот мальчишка. Их заложник-переросток.

Они обещали парню, что ничего ему не сделают, если он будет хорошо себя вести; что скоро он будет дома; что все будет в порядке.

Аманда посмотрела в другой конец комнаты, где он спал, положив голову на руки, которые она связала на запястьях креповой повязкой. Она раздумывала, не вколоть ли ему еще одну дозу, чтобы он спал? Или пусть себе просыпается — посмотрим, как он усвоил урок. Нож, казалось, немного охладил его пыл, напугал так, что он стал паинькой. Он вел себя так, как и большинство парней, которых она знала: если не помогали обещания, угрозы делали свое дело.

«Красивый мальчишка», — решила она. Учитывая обстоятельства, было трудно сказать, что он за человек, но выглядел довольно милым. Она подумала, что, вероятно, он разобьет не одно сердце, если подвернется такая возможность.

— Почему бы не заняться этим, когда было тепло? — проворчал Хендрикс. — Я тут себе яйца отморожу.

— Тогда надень пиджак.

Какими красивыми словами ни называла бы «контора» внезапный и необъяснимый отпуск, наподобие того, в какой его отправили в прошлом году, он, как полагал Торн, был сродни «командировке в сад». Или очень на нее походил. В субботу вечером — полтора часа в магазине «Все для дома», а в воскресенье — добровольный ударный труд до седьмого пота. И вот оно, маленькое чудо: уголок двора за кухней, прежде покрытый грязной, растрескавшейся тротуарной плиткой, волшебно преобразился.

— Ведь ясно, что я просил немного сострадания, — проворчал Хендрикс. — Я к тебе за этим пришел. Пиво для меня, конечно, всегда награда, только я не рассчитывал подхватить двустороннее воспаление легких.

Торн сделал последний глоток баночного лагера [13] Лагер (англ. Lager) — светлое пиво, приготовленное методом низового брожения. из «Сейнз-бернз» [14] Название фирменных гастрономов и продовольственных магазинов самообслуживания одноименной английской компании Sainsbury’s. и окинул взором то, что любой уважающий себя риелтор — если не придираться к терминологии — назвал бы «маленькой, но хорошо оборудованной зоной внутреннего дворика». Несколько растений в пластиковых горшках, шаткая жаровня для барбекю, печь на подставке…

И еще плачущий патологоанатом…

Казалось, худшее уже позади, но покрасневшие глаза Хендрикса все еще смотрели так, как будто в любой момент из них вновь могли хлынуть потоки слез, и было заметно, как подергивается подбородок. Торн и раньше видел приятеля плачущим, и всякий раз чувствовал себя при этом неловко, но не мог ничего поделать, лишь стоял, пораженный нелепостью происходящего. Он лучше остальных знал, как близко к сердцу принимает все этот уроженец Манчестера. Тем не менее Фил Хендрикс оставался — по крайней мере внешне — внушительным, даже агрессивным парнем: бритый наголо «гот» в темной одежде, с татуировками по всему телу и пирсингом в самых неожиданных местах. Наблюдать его неподдельное горе было все равно что увидеть целующихся «по-французски» пенсионеров или демона, который баюкает хнычущего младенца. Это зрелище сбивало с толку, как порнография, претендующая на художественность.