Кит Маккарти - Тихий сон смерти

– Я же сказал: нет.

Что ж, стоило попытаться.

Елена отвернулась, и в это время Манро произнес:

– Он сел на паром.

Ошеломленная удачей, Елена принялась расспрашивать дальше:

– В самом деле? Когда это было?

Манро смерил Елену уничижительным взглядом, словно хотел сказать, что подобные пустые разговоры ведут только помешанные, и снова уставился в черную пустоту моря. Елена оглянулась на Айзенменгера. Несмотря на то что морская болезнь не покидала его, на лице доктора сияло довольное выражение.

Встреча была назначена Розенталю на двенадцать ночи в поле близ границы графств Уилшир и Хэмпшир. До автостоянки на трассе А 303 его доставил автомобиль, и ровно в двадцать три пятьдесят Розенталь, не оглядываясь на стремительно отъезжавшую машину, легким движением перемахнул изгородь и побежал через поле к условленному месту.

Он оказался там как раз в тот момент, когда вертолет едва коснулся колесами земли, поэтому Розенталю даже не пришлось останавливаться или ускорять бег. Вертолет не задержался на земле и пяти секунд. Кроме пилота в кабине находился Бочдалек.

У Розенталя не оставалось времени на выбор напарника, так что приходилось мириться с присутствием Бочдалека, хотя он и недолюбливал этого человека. Бочдалек, безусловно, был профессионалом, но, по мнению Розенталя, он имел существеннейший недостаток: ему нравилось убивать. Кровь была для него признаком успеха, своего рода наградой. Он жаждал крови, упивался ею. Розенталь же был слеплен из другого теста. И дело было не в этических соображениях и моральных нормах – соображения Розенталя носили исключительно практический характер. Предаваясь своей патологической страсти, Бочдалек становится уязвимым, а уязвимость одного напарника делает таким и второго.

Однако, увидев Бочдалека, Розенталь ничем не выказал своей неприязни. Он поздоровался с напарником, пристегнул ремни, надел шлем и отвернулся, стараясь скрыть свою нелюбовь к полетам.

– Что за работа? – спросил Бочдалек.

Его восточноевропейский акцент и громкий, почти визгливый голос вернул Розенталя к воспоминаниям о делах давно минувших – воспоминаниям, которые он предпочел бы похоронить и никогда к ним не возвращаться. Он покачал головой, кивнув в сторону пилота. Бочдалек сделал недовольное лицо, но промолчал.

Стирлинг. Во вторник в Стирлинге Ариас-Стелла снял в уличном банкомате сто сорок фунтов, таким образом полностью опустошив свой банковский счет. Не нужно было иметь ученую степень по географии, чтобы понять, куда он держит курс.

Айзенменгер опять оказался прав. Ариас-Стелла возвратился на Роуну.

Беверли направилась в комнату и принялась собирать вещи.

Сейчас она чувствовала небывалый подъем сил. Ламберту придется подождать ее возвращения.

Манро связался по рации с дежурным на пристани, дабы тот помог ему пришвартоваться, прекрасно понимая, что ни от Елены, ни тем более от Айзенменгера помощи ждать не приходится. Хотя гавань Морристера была прекрасно защищена от любых штормов, Елена пришла в восторг, глядя, с каким мастерством Манро причалил к пристани, аккуратно коснувшись ее бортом – так, что на нем не осталось даже царапины. Но добродушное настроение быстро испарилось, потому что уже в следующую секунду Манро повернулся к ней и тоном, не терпящим возражений, произнес:

– Путешествие окончено. Вылезайте. Да побыстрее.

Она собралась что-то ответить, но Айзенменгер, рискнувший-таки отойти от стенки каюты и теперь стоявший рядом с ней, шепнул ей на ухо:

– Он беспокоится из-за погоды – ему нужно как можно скорее возвращаться назад.

Елена проглотила уже приготовленные было слова и вместе с доктором принялась вытаскивать из каюты вещи, складывая их прямо на причале, под дождь и ветер. Дежурный помог путешественникам сойти на берег, и, как только это произошло, «Океанская красотка» отчалила. Манро даже не счел нужным проститься со своими пассажирами. Дождь разошелся не на шутку, ветер крепчал. Только теперь Елена и Айзенменгер по-настоящему поняли, где оказались. Айзенменгер надеялся, что, ступив на сушу, он избавится от головокружения и тошноты, но его ожидания не оправдались. Сидя в полной темноте на причале Морристера, он чувствовал себя отвратительно: перед глазами все плыло, а голова, казалось, сама собой мотается из стороны в сторону. Его состояние было едва ли не хуже, чем на катере.

Дежурный продолжал рассматривать незваных гостей, всем своим видом показывая, что не понимает, кого это сюда занесла нелегкая в такую погоду. Одет он был в толстую длиннополую водонепроницаемую куртку, его лицо, поросшее густой бородой, наполовину скрывал капюшон. Елена же стояла перед ним с непокрытой головой, но, к счастью, в плаще, который она догадалась захватить с собой из Лондона. Гардероб Айзенменгера состоял из насквозь промокшей потертой матерчатой куртки.

– Мы можем здесь где-нибудь остановиться?

Дежурный прикрыл глаза, возможно, чтобы в них не попала стекавшая с капюшона вода, а может быть, ему просто не верилось, что кто-то мог проделать столь длинный путь, да еще в такую погоду и вдобавок среди ночи, чтобы теперь искать себе пристанище в этих краях.

– Да, здесь есть таверна. У Марбла, – ответил он на вопрос Елены.

Он поднял руку, видимо показывая направление, и, не дождавшись со стороны путешественников какой-либо реакции, молча зашагал по причалу, предоставив Елене и Айзенменгеру самим позаботиться о себе и своих вещах.

Карлос погрузил ложку в банку с консервированными фруктами. Грейпфрут. Он терпеть не мог этот гибрид апельсина и лимона, не переносил грейпфруты с детства, когда отец, поверивший в целебные свойства цитрусовых, заставлял каждого члена семьи съедать на завтрак по целому грейпфруту. Карлоса буквально трясло от запаха и острого кислого вкуса, от которого все во рту начинало зудеть. Боже, до чего же хочется есть! Сейчас он готов был жевать навоз, но все, что у него оставалось, – это грейпфруты. Морозилка и холодильник были пусты.

Он доел содержимое банки и с отвращением швырнул ее в мусорное ведро, но промахнулся. Пустая жестянка стукнулась о край ведра и запрыгала по плиткам пола. Наступала ночь, холодало, о чем Карлосу весьма красноречиво напоминали стывшие пальцы рук и ног. Скоро его всего будет трясти от холода, из носа потечет на онемевшие губы – соленый десерт после кислого ужина. Керосин в лампе кончился – одним словом, жизнь полностью повернулась к Карлосу спиной, и он с тоской смотрел в окно на сгущающуюся темноту. Ветер все продолжал набирать силу, грозя обитателям островка очередной бурей. Карлос хорошо помнил, что на Роуне редко когда наступает безветрие, и местные жители, когда кого-нибудь из них удавалось разговорить, с удовольствием рассказывали, как здешняя погода не раз доводила вновь прибывших чуть ли не до сумасшествия. Вот и сейчас в оконное стекло барабанил дождь. На Роуне дождь не был ласковым – он, в лучшем случае, наводил тоску.