Пол Сассман - Пол Сассман Исчезнувший оазис

Этот ритуал он соблюдал ежеутренне, еше со студенческих времен (начитавшись мемуаров Кима Филби, печально известного шпиона): полчаса медитативной неподвижности перед началом рабочего дня (когда бы он ни начался), потом, со свежей головой, — сосредоточение на задаче. Иногда она была довольно отвлеченной — к примеру, интерпретация мифологической борьбы между Гором и Сетом, — а иногда вполне конкретной, вроде составления тезисов будущей статьи или перевода какой-нибудь загадочной надписи.

Чаще, чем того требовала работа, он обращался к тайне Затерянного оазиса. В последние десять лет она прямо-таки не давала ему покоя. Вот и нынешним утром Флин снова вернулся к ней, тем более что события тому поспособствовали.

Решение казалось невероятно трудным, если не невозможным. В затейливой головоломке фактов не хватало большинства фрагментов, а те, что имелись, упорно не желали складываться в мало-мальски понятную картину. Несколько древних текстов, либо намеренно невнятных, либо неполных, две сомнительные скульптуры, легенда о Зерзуре и, разумеется, папирус Имти-Хентики. Если подумать, негусто. Одним словом, задача сродни взлому кода шифровальной машины «Энигма», только применительно к египтологии.

Закрыв глаза под вихрь мелодии Шопена, Флин расслабился и в десятитысячный раз прошелся по фактам, словно петляя в древних развалинах. Он прокрутил в мозгу все названия оазиса, оставшиеся в истории: Тайный оазис, Оазис птиц, Священная долина, Долина Бен-бена, Оазис на краю света, Оазис мечты, — глядишь, может, всплывет не замеченная ранее подсказка наподобие «ирет-нет-Хепри», Ока Хепри. Флин был убежден, что это не просто древний образ, а что-то вещественное, как дорожный указатель. Впрочем, даже если так, ничего конкретного на этот счет у него не было и не предвиделось — одни догадки.

Прошло полчаса, затем час. Уста Осириса, проклятие Себека и Апопа… где, черт возьми, их искать? Наконец Флин совсем запутался и открыл глаза. Несколько секунд его взгляд плыл по комнате, пока не остановился на рисунке над дверью. «Город Зерзура подобен белому голубю, и птица на вратах его. Войди же — и найдешь несметные богатства».

Флин встал, подошел к стене, снял картину и вернулся с ней в кресло.

Этот рисунок был иллюстрацией (точнее, ее копией, потому что оригинальная подпись на арабском была заменена переводом) к главе из «Китаб аль-Кануш» — «Книги сокровенных жемчужин», — путеводителя средневекового охотника за сокровищами по знаменитым местам Египта, настоящим и мифическим. В этой главе приводилось описание легендарного затерянного оазиса, и это было самое раннее упоминание о Зерзуре, если не считать малоизвестной рукописи тринадцатого века.

Рисунок сам по себе не представлял большой ценности, однако Флин считал его одним из самых дорогих своих сокровищ, потому что получил его в подарок от Ральфа Олджера Бэгнольда, с которым познакомился в 1990 году, незадолго до смерти этого великого исследователя пустынь. Флин тогда готовился к получению докторской степени, писал работу по палеолитическим поселениям в окрестностях Гильф-эль-Кебира, и взаимное очарование Сахарой моментально их сблизило. Не один вечер они провели, делясь впечатлениями о пустыне, плато и в особенности о загадке Зерзуры. Именно эти беседы пробудили в Броди желание отыскать оазис.

Он взглянул на рисунок, улыбаясь и до сих пор волнуясь, будто заново переживая встречу с великим человеком.

Бэгнольд не допускал сомнений: для него Зерзура была всего лишь легендой, под стать описаниям в «Китаб аль-Кануш»: горы золота и драгоценностей, спящие царь с царицей. Чистый вымысел, наподобие пряничного домика или страны великанов.

Конечно, большая часть «Китабаль-Кануш» описывала вымышленные места, полные сказочных богатств, но чем больше Флин углублялся в расследование, тем меньше у него оставалось сомнений в том, что Зерзура из «Китаб аль-Кануш» существует на самом деле и лишь свойственные тем временам преувеличения делают ее похожей на сказку. Более того, Зерзура и есть тот самый Затерянный оазис древних египтян — именно на это намекнул Флин на своей лекции скучающим американским пенсионерам. Свидетельство тому — само ее название, произошедшее от арабского «зарзар», то есть «птичка». Если вспомнить, что Затерянный оазис, «уэхат сештат» известен также, как «уэхат апеду», Оазис птиц, все встает на свои места.

Изображение городских ворот тоже давало пищу для размышлений: их архитектура почти в точности воспроизводила храмовый пилон эпохи Старого царства. Аналогичным образом связь с Древним Египтом прослеживалась в обелиске, символе седжета и изображении птицы на перекладине — несомненным намеком на священную птицу Бену.

Все эти доводы, надо сказать, имели довольно шаткое основание, и когда Флин впервые озвучил их старику Бэгнольду, тот сразу засомневался. «Сходство названий почти наверняка случайно, — сказал он, — птиц полно в каждом оазисе; а древние символы автор рукописи мог попросту срисовать с какого-нибудь храма Нильской долины, куда наверняка наведывался».

Конечно, оставалась еще одна очевидная брешь в этой гипотезе: каким образом неизвестный автор проник в Зерзуру, даже если это таинственное место существовало? Его ведь недаром называли Затерянным, Тайным оазисом.

Любопытно, что в конце концов сам Бэгнольд дал ответ на этот вопрос. Он объяснил, что, по слухам, некоторым племенам издавна известно о существовании Зерзуры, — бедуины случайно наткнулись на оазис и впредь держали его расположение в тайне. Бэгнольд, разумеется, не верил ни единому их слову, но в качестве объяснения предположил следующее: если какой бедуин и бывал в Зерзуре, то автор манускрипта услышал о ней из третьих, а то и четвертых уст, когда повествование уже превратилось в легенду. «Это очень загадочная история, — сказал Бэгнольд. — Но будь осторожен: поиски Зерзуры многих свели с ума. Так что увлекаться увлекайся, но не доводи до помешательства».

И Флин не доводил — поначалу. Он рылся в библиотеках, собирал сведения по крохам, но лишь в порядке хобби, отступая на некоторое время от основной темы исследовании. Потом он защитил докторскую и оставил египтологию, а вместе с ней загадку Зерзуры и Затерянного оазиса.

Но жизнь пошла кувырком: он вернулся в Египет, стал участником «Пожара в пустыне» — и вот тут-то в нем проснулся интерес к забытой тайне, а она вцепилась в него всеми когтями. Простое любопытство переросло в наваждение, от которого был всего шаг до настоящей одержимости.

Зерзура была рядом, Флин это чувствовал. Что бы ни говорили Бэгнольд и сотни других. Затерянный оазис, «уэхат сештат» — как ни назови — был там, среди скал Гильф-эль-Кебира. А Флин Броди не мог его отыскать, хоть ты тресни.