Эмиль Асадов - Золотой Крюк

— Вы ведь понимаете, товарищ Чеботарев, что процесс нужно остановить в зародыше, — пояснил начальник спустя несколько часов, когда гости уже ушли. Чеботарев это понимал. Такие процессы чем дальше заходят, тем дороже обходятся. Но и сейчас сумму предстояло выложить немалую. Сергей Степанович размышлял, стоит ли напомнить шефу, что он честно передал ему долю прибыли от злополучной сделки. Потом понял — бесперспективно. Деньги брал он, значит, и ответственность на нем. Начальник терпеливо покачивал бровями в ожидании, пока до его подчиненного дойдут столь очевидные истины.

— Они получат свое завтра с утра, — пообещал сникший Чеботарев, после чего кивком головы шефа был отпущен восвояси.

— Домой он приехал в паршивом настроении. Неуклюже припарковал под окном бордовую "девятку", купленную не столько для собственного удобства, сколько ради соседской зависти, и поднялся на свой этаж. Дверь открыла жена.

— Что за мода пошла зазывать в дом бомжей? — поинтересовалась она с порога. — Вся квартира провоняла.

— Слесаря позвал, кран чинить, — пояснил Сергей Степанович. — Иначе мы бы сами через пару дней провоняли.

— Какая пошлость, — резюмировала Елена. — Я дала ему 3000 рублей. Все равно пропьет.

Мысленно соглашаясь с Еленой, Сергей Степанович вспомнил о деньгах. Завтра с утра предстояло нести гостям не много, не мало, 12000 долларов. Хотя ему самому с последнего контракта досталось только пять, и он за них еще и работал, сметы составлял, контракт обосновывал… Сергей Степанович коротко рассказал жене о своих проблемах, помянув нехорошими словами и незваных гостей, и собственного шефа. Жена посочувствовала, предложила не брать в голову — бывает, не последний конверт, все вернется на круги своя. Она даже готова отложить на месяц покупку новой шубы… Сергей Степанович, тая от чувства благодарности, пообещал Елене купить ей шубу в кратчайшие сроки, даже если ради этого ему придется утвердить контракт на продажу Сахалина японцам. И полез в свой тайник за деньгами.

Когда он увидел пустые бутылки во втором ряду, в его сердце закралось подозрение. Он покосился на Елену, забравшуюся с ногами на софу — неужели пьет втихомолку от него? А потом он обнаружил, что его тайник зияет пустотой куда пронзительнее, чем бутылки в баре.

— Елена, — шепотом спросил Сергей Степанович, — где мои деньги?

Елена действительно пару дней назад выдернула из одной пачки несколько бумажек — на поход по обувным магазинам, о чем мужу не сказала. В конце концов, разве не она устроила его на эту работу?

— Что значит "мои"? — строго, в тон мужу, ответила она. — У нас что здесь, немецкий счет?

— Дура! — заорал, теряя привычную плюшевость супруг, багровея. — На что ты их потратила? Ты понимаешь, что теперь со мной будет?

— Заткнись, — взбеленилась покорная Елена, оскаливаясь в ответ, как волчица. — А что с тобой будет, я тебе скажу: я от тебя ухожу! Немедленно! Можешь орать теперь на мою фотографию, а на меня больше — никогда!

И тут, теряя остатки разума, Сергей Степанович сделал то, чего не делал никогда: поднял на жену руку. Опустить он ее не успел, потому что в тот же момент его поразил удар, и разоренный чиновник так и застыл с вздыбленной ввысь рукой, незрячими глазами навыкате и отвисшей челюстью, с которой равными интервалами на наборный паркет капала слюна. Потом он обмяк и опустился на пол.

Помутнение длилось, видимо, довольно долго, но когда чувства вместе с сердечной болью вернулись к Сергею Степановичу, он понял: Елена сдержала свое слово и оставила ему только свою фотографию на стене в коридоре. Еще на стене висели часы, гулко отщелкивая секунды, отделяющие Сергея Степановича от завтрашней встречи с начальником ревизорами. Другой мебели, а также одежды и техники, в квартире уже не было. А за окном была ночь.

Витек, прижимая к груди авоську с драгоценным содержимым, выскочил на улицу и зашагал прочь от подъезда с дверью на кодированном замке. Дома вокруг него покачивались, и чтобы избежать морской болезни, Витек смотрел исключительно себе под ноги. К тому же так было меньше шансов быть узнанным, ибо в глубине души он был уверен, что в городе уже введен план "перехват", городской транспорт нашпигован переодетыми в штатское кэгэбэшниками, к окраинам подтягиваются военные полки, а его самого на квартире ждет засада. Поэтому Витек направился напрямик к тому, что осталось от его родного завода — к цилиндрическому валу асфальтоукладчика.

На пустыре царили тишина и запустение, как и положено всем порядочным пустырям. В будке, лишенной стекол, спал сторож Федор Палыч, не переставший охранять дух фабричного оборудования из-за отсутствия как другого занятия, так и дома. К тому же завод в каких-то ведомостях еще числился, и сторож каждое пятое число месяца отправлялся в трест за зарплатой, где встречал порой и других бывших сослуживцев — в том числе директора завода и кассиршу из бухгалтерии. В тресте давно могли бы задаться вопросом, почему, собственно, предпочитают получать зарплату у них, а не на рабочем месте. Но не задавались, потому что именно в этом тресте работал уже известный нам гражданин Чеботарев, и стиль работы данного учреждения не предполагал заботы о сохранности государственной, то есть — ничейной собственности. Тем более, что львиная доля зарплат сотрудников до самих сотрудников не доходила — они-то думали, что давно находятся в отпуске за собственный счет. Львиную долю получал, собственно, сам Лев Семенович Бородянский, начальник треста. Догладывать кости доставались директору экс-завода и кассиру. Палычу платили зарплату не то из жалости, не то чтобы он не стал о чем-нибудь спрашивать у ненужных людей.

Старичок-охранник проснулся от ощущения, будто над его койкой склонился призрак. Он зевнул, приоткрыл щелки глаз (больше не получилось), повернулся и удостоверился, что ощущение оказалось верным: призрак, и правда, нависал над ним, небритый, вращающий глазами и покачивающийся на ветерке. К тому же от него сильно несло спиртным, и Палыч скривился от запаха перегара раньше, чем успел испугаться пришельца.

— Палыч!.. — прошелестел призрак нечеловеческим голосом, — слышь, вставай, Палыч!.. Я за тобой пришел…

"Смерть, что ли? — размышлял Палыч, силясь продрать веки. — Я-то всегда думал, что она старуха. А этот… эта… еще и пьющее", — окончательно запутавшись в грамматике, Палыч наконец испугался.

— Изыди, — скорее попросил, нежели потребовал он. Призрак с грохотом выпустил что-то из рук возле кровати, и там стеклянно звякнуло. От этого звука глаза Палыча открылись сами собой.

— Вставай, слышь, Палыч, — проныл Витек. — Мне спрятаться надо. И это — он указал вниз, под койку, — спрятать.