Режи Дескотт - Обскура

Причина того, почему Люсьен Фавр сделал щедрые пожертвования на госпиталь Сен-Луи, теперь была ясна.

Одновременно Жерар вспомнил излюбленные теории доктора Бланша, касающиеся вырождения, одной из причин которого мог стать сифилис.

— Что ж, теперь мне остается лишь предоставить вам заботу о моей матери в надежде, что вам удастся ее излечить, — наконец произнес Люсьен Фавр, поднимаясь из-за стола. — И не слишком обращайте внимание на то, что она говорит. Увы, она потеряла рассудок, что вы прекрасно знаете и без меня… Откровенно говоря, меня удивляет, что вы обращаете столь пристальное внимание на бред ваших пациентов.

В последней фразе Жерар уловил скрытую досаду, и это его удивило. Что же, Люсьен Фавр считает, что помещение в клинику для душевнобольных — это нечто вроде преждевременного погребения? То есть клиника — это такое место, где уже ничто, и тем более слово, не имеет никакой ценности? Конечно, в большинстве подобных заведений так оно и было, но под влиянием профессора Шарко положение дел начало изменяться в лучшую сторону. Бланш также намекал на то, что помещение некоторых богатых женщин в клинику слишком выгодно для их родственников — последних в этом случае ни в чем нельзя не заподозрить…

— Дело в том, что иногда это помогает выбрать нужные методы лечения, — заметил он, помолчав. — Этот интерес обязан своим появлением недавним исследованиям профессора Шарко.

Люсьен Фавр ничего не сказал и направился к двери. Жерар последовал за ним. Пока хозяин дома открывал дверь, собираясь пропустить гостя вперед, Жерар вдруг заметил портрет Нелли, висевший слева от двери, и невольно сделал шаг к нему, чтобы лучше рассмотреть.

Женщина, изображенная на портрете, выглядела лет на десять — пятнадцать моложе его нынешней пациентки. Живописец в четкой и изящной манере передал ее правильные черты и вместе с тем хрупкость, которая ощущалась в ней уже тогда. Жерар слегка наклонился, чтобы прочитать подпись художника, и в полном изумлении выпрямился: автором картины был Эдуар Мане.

Чувствуя, как подкашиваются ноги от этого неожиданного открытия, он проделал в обратном порядке тот же путь, каким пришел сюда, уже не обращая внимания ни на что вокруг.

Небо потемнело, заполоненное тучами, которые нагнал ветер с запада. Поскольку был еще не слишком поздний час, чтобы зажигать фонари, на улицах стало темно почти как ночью. В сгустившихся сумерках особняк Люсьена Фавра сиял сотнями огней.

Жан взглянул на Анжа, который никак не мог прийти в себя после всего того, что увидел внутри этого помпезного строения. Он не нашел никаких следов Сибиллы, но, если учесть, что он обнаружил пресловутый конный портрет мадам Фавр и черные коробки в шкафу — конечно же это были фотокамеры, — нельзя было считать, что он вернулся ни с чем. Ни первое, ни второе само по себе не было доказательством вины Люсьена Фавра, но подтверждало слова его матери и гипотезы Жерара. Что же касается портрета Нелли работы Эдуара Мане, эта неожиданная находка открывала такие перспективы, о которых ни Жерар, ни Жан до сих пор даже не подозревали. Даже если, по мнению Жерара, Люсьен Фавр казался слишком слабым и нерешительным человеком, чтобы приписать ему нес эти преступления.

Все еще пребывая в сомнениях, Жан решил понаблюдать за передвижениями миллионера. Если, вопреки до водам Жерара, Люсьен Фавр и есть тот самый человек, которого они подозревают, то, скорее всего, он встревожится и предпримет какие-то срочные действия. Наверняка он догадается об истинной подоплеке визита психиатра, а раз так, не будет сидеть сложа руки. Если им не удалось заставить его проговориться, он может выдать себя своими действиями.

Жерар вернулся в клинику, собираясь подробнее расспросить свою пациентку о тех новых деталях, которые сегодня узнал. К тому же необходимо было получить поддержку Бланша — учитывая высокий ранг подозреваемого, понадобился бы авторитет не менее уважаемого человека, чтобы привлечь на свою сторону полицию.

Если Люсьен Фавр действительно тот, кого они ищут…

Жан положил котелок на колени и стал нервно постукивать по нему пальцами. Он уже слишком долго ждал. Теперь он невольно спрашивал себя: а что, если это все-таки ложный след? Что если он напрасно тратит здесь время, вместо того чтобы заниматься поисками Сибиллы?

Время от времени он все же переключал внимание на особняк, который, несмотря на яркое освещение, был почти пуст: видимо, гости не слишком стремились в эти стены, с которыми было связано слишком много мрачных событий.

А теперь единственный наследник держит у себя на письменном столе фотографию своего отца, лицо которого обезображено смертельной болезнью. Может быть, это своеобразное средство преодолеть зависимость от отца, избавиться от чувства собственной неполноценности — ведь сам Люсьен Фавр, кажется, не имел никаких особенных амбиций и уединенно жил в своем особняке, больше похожем на дворец, в окружении одной лишь прислуги — даже присутствия матери оказалось для него невыносимо. Почему? Потому что она была последней, кто знал, что у него нет таланта живописца?.. Довести ее до безумия, а потом поместить в клинику — не было ли это лучшим средством от нее избавиться?

Но все это были только предположения.

Он взглянул на Анжа, которым не мог не восхищаться: мальчик казался ему сказочным героем, побывавшем в пещере дракона. Однако сам Анж, судя по всему, не считал это особым достижением. Сейчас он сидел рядом с Жаном на скамейке, едва доставая ногами до земли. Видимо, привычный к долгому ожиданию, он ничего не говорил, не двигался, ничем не выражал нетерпения. И если кто-то из них двоих оказывал на другого успокаивающее воздействие, то это был именно Анж.

Жан взглянул на небо и сказал:

— Дождь пойдет с минуты на минуту.

Ответом ему был лишь отчаянный приступ кашля. Когда он закончился, Анж, дрожа всем телом, начал судорожно глотать воздух, словно получил сильный удар под дых.

— Тебе нельзя будет оставаться под дождем, — с беспокойством произнес Жан.

Анж пожал плечами. Сейчас были заботы и поважней. Мимо них по улице регулярно проезжали трамваи — огромные полные людей экипажи, запряженные арденнскими лошадьми или першеронами. Пассажиры, сидевшие на открытых площадках, беспокойно поглядывали на небо. Жан и Анж сидели недалеко от стоянки фиакров, примерно в сотне метров от особняка Фавра. Запах навоза щекотал ноздри. Фиакры один за другим отъезжали от края тротуара, увозя пассажиров, но всегда как минимум один был свободен и стоял в ожидании. Это успокаивало Жана, который продолжал следить за особняком.

Вдруг, даже без предупреждающего раската грома, всего лишь после нескольких капель, упавших на мостовую, дождь хлынул как из ведра. Жан инстинктивным движением нахлобучил свой котелок на голову мальчика. Прохожие бежали мимо них, словно крысы, спасающиеся от наводнения. Жан уже хотел встать и отвести Анжа в какое-нибудь укрытие, но в этот момент увидел, что из ворот особняка выезжает экипаж, запряженный парой лошадей.