Лолита Пий - Город Сумрак

Лизович умолк. Он закашлялся, сплюнул, сбился с дыхания. Закурил еще одну сигарету. Снова заговорил изменившимся, почти неслышным голосом:

— Если хотите, вот вам пример. Здесь нет ничего сенсационного, никакой клиники. Забудьте об образах, потоку что не в образе кроется истина книги, но в ее духе, в самой ее основе. Если б вы имели возможность прочесть эту книгу, то она вызвала бы у вас то же жуткое озарение, ту же слепую и бессильную ярость, ту же ненависть абсолютно ко всему, то же возмущение — причем такой силы, что оно толкает на убийство даже тех, кому убийство отвратительно, — и если я открою вам, что же в конце концов стало призванием, целью Лабораторий… Уничтожение…

Сид всадил ему две пули в голову.

Алкогольный угар и потные фрикции стали его уделом на ближайшие тридцать шесть часов. Участь куда лучше той, какой он заслуживал. Он всегда знал, что если дать волю дремавшей внутри ярости, она очень быстро охватит его целиком. В его жизни были моменты, свидетельствовавшие об этом. Моменты, которые он старался вычеркнуть из памяти. Тщетно. Потому что в них он сам, его настоящая сущность проявлялись вернее, чем в пустыне тех долгих лет, когда он по необходимости отрекался от себя. Делать больно другим, делать больно себе, а остальное — прочерк. Вся суть, которую с большим трудом удавалось извлечь из груды впечатлений, налипших на временную ось: острота жизни сконцентрировалась для него в этих моментах. Он убивал, раздавал удары, с лихвой получал сдачи, напивался до бесчувствия. И мучился физически и душевно, но главное — от убеждения, что в конце концов это поглотит его полностью и безвозвратно.

Ему хотелось лечь на дно. Книга обратилась в дым, и вместе с ней — ответы, которые он искал. Теперь ему, дознавателю без дознания, незачем было что-то еще искать. И получившему отсрочку смертнику надоело бегать. Он вернулся в «Пандемонию» к ней , — последнему своему порту, последнему этапу.

Они стали жить ночью. Решили представить себе, что мира за пределами их комнаты не существует. Что им вместе удалось спасти для себя его частицу. Восемнадцать квадратных метров, кровать, ванная и доставка спиртного — не много, но и не мало. С тех пор как ввели лимиты на электричество, день и ночь стали неразличимы. Единственным отличием оставался шум. Бывала ночь шумная, ночь упраздненного дня, когда абоненты по-прежнему зарабатывали на хлеб и зрелища, а потом наступала ночь тихая, и в самой глубине этой ночи они смогли осуществить свою мечту: жить вне времени, вне мира, вне опасности.

Около часа прожекторы аэронадзора погасли. Поезда реже проносились по транссекционной надземке. Вой сирен сместился к северу, к району Субтекс и границам с зонами. Ночь сомкнулась над ними как бесконечный водный панцирь. Закончился эйфор-лайт, которым они вовсю разбавляли водку для полной отключки. С тех пор как Сид вернулся, они не притрагивались друг к другу. В подростковой застенчивости они стали вести себя как вежливые незнакомцы, вынужденно оказавшиеся в одном помещении. Сид вышел с целью добыть какой-нибудь добавки для алкоголя. В гостиной куклоиды, пользуясь отсутствием Тевера, играли в «Симуляцию». И неизменно звучали три низкие гнетущие ноты. Нехитрая мелодия напомнила музыку убитого им человека. И тогда он подумал обо всем, чего у него больше не будет: о музыке, о море и небе, о детстве и потом — о своих покойниках.

Блу в комнате не было. Сквозь приоткрытую дверь ванной сочился теплый влажный воздух, урчание текущей воды. Сид допил свой стакан. «Второй раунд», — подумал он и толкнул дверь.

— Ты мне так и не ответила, что это такое, — сказал Сид после всего, отодвигая халат Блу и проводя пальцем вдоль тонкого завитка омертвевшей кожи на животе. Мыльная влага ванны держала их так долго, что оставаться там уже не хотелось. Они перешли в кровать, и Сиду казалось, что они оттуда не вылезут, пока за ними не придут. Блу запахнула халат и налила себе выпить.

— Медузы, — сказала она, — когда мне было одиннадцать.

— Когда тебе было одиннадцать, морские погружения уже не так-то просто было организовать.

— Городской аквариум, — сказала Блу. — Мы туда ходили с классом, и у кучки девиц, которые меня ненавидели — до сих пор не могу понять почему, — дико разыгралось воображение. Они назначили мне встречу там в полночь, чтобы свести счеты. И бросили меня в бассейн.

— А в какой ты была школе?

— Это что, допрос?

— Не знаю, — сказал Сид, — в школе учат всяким штукам. Читать, например.

— Пошел ты, — сказала Блу и повернулась к нему спиной.

Она врала, а Сиду было наплевать. В те дни он решил плевать практически на все. Он продолжил пить в одиночку. Лежащая рядом Блу надулась и делала вид, что спит. В семь часов утра ему захотелось трахаться. Он положил на нее руку, и она уступила — без энтузиазма и без сопротивления. Потом он понял, что умирает от голода, и потащился на кухню. В два счета проглотил свой чизбургер, — от пустого взгляда детей-куклоидов становилось не по себе. Куклоиды спали стоя с полуприкрытыми глазами, как лошади в стойле. Он вернулся в комнату. Коридоры качало. Он лег рядом с Блу и, призвав на помощь скудные запасы нежности, в знак примирения погладил ее по волосам. Откуда-то из недр квартиры послышалась заставка мультфильма.

— Мне хочется уйти отсюда вместе с тобой, — сказала Блу, и Сиду показалось, что она плачет, но когда он развернул ее к себе, чтобы посмотреть, глаза у нее были сухие.

Куда они могли уйти? Встреча с Тевером и его помощь были посланы свыше. В качестве экс-полицейского Сиду уже доводилось заглядывать за фасад Блока. Куда могли податься беглецы?

Гиперцентрал знал все. Все официальные связи и случайные встречи там были зафиксированы и классифицированы. Даже самые жалкие отели не могли приютить банкотрупов. Их тут же сдавали в Нелегалку. Оставалась маловероятная удача или бегство в зоны. Случай свел Сида с Тевером. Ни трейсера, ни банковского импланта при их встрече не было. Их связь не зарегистрирована. В этой хате можно было продержаться еще несколько дней. Несколько дней, за которые можно решить, бежать или оставаться. Отсек или зоны… Отличный выбор. Он поскреб в затылке, но третьего варианта не нашел.

В конце концов одуревший от скуки Сид вспомнил, что где-то осталось полсигары. Он тихонько подтянул к себе руку, которую Блу во сне утащила к себе. Пошел покурить на бортике ванны. Было восемь утра, и стояла кромешная тьма. Сид вспомнил, что Внедрители отменили рассвет. И тут ему явился третий вариант. Он встал и посмотрел на себя в зеркало. Три пальца вместо ствола, указательный и средний вытянуты, большой поднят вверх. Он приложил эту пушку к виску и согнул большой. «Бах», — шепотом сказал он.