Деон Мейер - Остаться в живых

— «Прошу вас, не надо»?

— Да, мэм. И мы точно знаем, что в самолете его нет.

Менц обдумала полученные сведения. В комнате было очень тихо.

— Мэм! — звал голос по радио.

— Что?

— Что нам делать сейчас?

Иногда полезно пожурить подчиненных, показать свое недовольство — не ими самими, но их поступками.

Менц сердито выключила кнопку громкой связи и подошла к компьютеру.

— Все было у нас под контролем. Мы знали, где находится она, где находится он, куда он направляется, как он намерен туда попасть. Все было под контролем!

Голос ее разносился по комнате; она едва сдерживала гнев. Подчиненные поглядывали на нее украдкой.

— Из-за чего же мы утратили преимущество? Из-за недостатка информации! Из-за недостатка ума. Из-за недостаточной быстроты реакции — как здесь, так и там, в аэропорту! В результате мы оказались в невыгодном положении. Мы понятия не имеем, где он находится. Но мы хотя бы знаем, куда он направляется, и знаем, как можно быстрее туда попасть. Но этого недостаточно. Я хочу знать, кто такой Тобела Мпайипели, причем знать немедленно! Я хочу знать, почему Моника Клейнтьес обратилась к нему. И я хочу знать, где он сейчас. Я хочу знать, где диск с данными. Все! И мне наплевать, что вы должны сделать, чтобы добыть нужные сведения!

Она оглядела сотрудников, те опустили глаза в пол.

— Квинн, а те два придурка…

— Да, мэм?

— Пусть пишут рапорт. А когда напишут…

— Что, мэм?

— Пусть уходят. Они у нас больше не работают!

Она вышла из комнаты, жалея, что нельзя хлопнуть дверью. Прошла по коридору в свой кабинет — там как раз имелась дверь, которой можно было хлопнуть, — и бросилась в черное кожаное кресло.

Пусть дураки попотеют.

Пусть поймут, что, если не попотеешь как следует, Янина Менц выгонит и их. Потому что они, черт возьми, не имеют права на ошибку! Она обязана держать данное ей слово.

Директор уже все знал. Он сидел в кабинете в безупречной белоснежной рубашке и все знал, потому что слушал. Он слышал каждое слово, произнесенное в оперативном штабе — и, надо думать, все оценивал: и ее действия, и ее реакции, и ее стиль руководства.

Ей казалось, что прошла целая жизнь с их первой встречи, когда он спросил ее на собеседовании:

— Янина, вы-то сами этого хотите?

Тогда она ответила «да», потому что была белой женщиной, которая работала под руководством чернокожего мужчины, и возможностей у нее было не так много, несмотря на то что ее коэффициент IQ составлял 147, а в послужном списке не было ни одного промаха. Одни мелкие успехи. Подчеркнуть следует слово «мелкие», потому что она до сих пор не получила случая реализовать себя. И вот директор пригласил ее на обед в ресторан «Бухара» в торговом центре на Черч-стрит и изложил перед ней свое видение будущего:

— Янина, вице-президент хочет создать выдающуюся во всех отношениях разведывательную службу. Совершенно новую структуру, никак не связанную с прошлым. В следующем году вице-президент станет президентом. Ему известно, что он не обладает харизмой Нельсона Манделы — нашего Мадибы. Новому президенту предстоит тяжкий труд; придется преодолевать сопротивление на всех уровнях, бороться с подводными течениями как у нас в стране, так и за границей. Я получил карт-бланш, Янина. На создание новой структуры выделены значительные средства. Полагаю, что сегодня я вижу перед собой создательницу такой службы будущего. Вы талантливая, у вас выдающиеся умственные способности, за вами не тянется груз прошлых ошибок, вы законопослушны и трудолюбивы. Но вопрос состоит в другом: вы-то сами этого хотите?

О да, она очень хотела возглавить новую службу, больше, чем ему казалось! Прошло одиннадцать месяцев с тех пор, как ее муж воспылал страстью к молоденьким девушкам и заявил ей: «Семейная жизнь не для меня», как если бы во всем была виновата она, как если бы она и дочери в чем-то провинились. А на самом деле единственной причиной была Синди, которая так охотно раздвигала свои длинные ноги. Синди! Псевдохудожница с нечесаными патлами пыталась продавать расписанные вручную батики немецким туристам на Гринмаркет-сквер, а заодно стреляла своими большими карими глазами по женатым мужчинам, пока не поймала одного в капкан из своих твердых грудок без лифчика. Потом счастливая парочка переехала в Мпумалангу, в городок под названием Отдых Пилигрима, чтобы, по словам мужа, «открыть студию для Синди».

Итак, она ответила директору, что согласна. Она не просто хотела работать — страстно жаждала. Она была охвачена гневом отвергнутой женщины — в чем, в чем, а в источнике своего гнева она не сомневалась. Кроме того, ее злость питалась и честолюбием; единственная дочь в семье бедных африканеров, она готова была заплатить любую цену за то, чтобы возвыситься над разрушающим душу, бессмысленным существованием своих родителей. Ее злость питалась и десятью годами участия в Борьбе; несмотря на все ее таланты, все, чем она могла похвастать в результате, — место заместителя директора, хотя она способна на большее! Янина прекрасно разбиралась в себе, в своей психике, и была беспристрастна в самооценке. Она умеет летать — и какое имеет значение, откуда дует ветер, поднимающий ей крылья?

Ничего подобного она ему тогда, конечно, не сказала. За обедом она слушала его, говорила холодно и ответила со спокойной уверенностью:

— Да, я хочу этого.

Со следующей же недели они начали вырабатывать общий подход: создание первоклассной разведывательной службы в стране, которая тщится вытащить себя за волосы из болота третьего мира. Новая независимая спецслужба с, так сказать, чистым послужным списком.

Она до сих пор хотела этого. Независимо от того, какую цену ей пришлось заплатить.

Зазвонил телефон — внутренний.

— Менц.

— Янина, зайдите ко мне, пожалуйста, — сказал директор.

Он сел в маршрутку, которая шла в Бельвиль, — первое, что подвернулось. Самое главное — убраться подальше от аэропорта, не важно, в каком направлении; он обдумывал возможные препятствия. Он не может вернуться к Монике Клейнтьес, потому что за ней определенно следят. Он не может ей позвонить. Он не может поехать домой. Он не может вернуться в аэропорт — сейчас там их уже, наверное, целые стаи. И если они хоть что-то соображают, они наверняка следят и за вокзалом. Поэтому поездка на автобусе или на поезде тоже исключается.

Остается вопрос: как попасть в Лусаку?

Он сидел в темноте, зажатый между другими пассажирами, уборщиками, охранниками, рабочими. Возвращаясь домой, люди обсуждали подорожание хлеба, результаты футбольного матча, говорили о политике. Ему вдруг захотелось стать одним из них. Захотелось бросить диск на колени к Монике и сказать: «Вы кое-что не учли». А потом вернуться к Мириам и Пакамиле. Тогда завтра он поедет на работу на своей «хонде-бенли», а в обеденный перерыв пройдется пешком к чистильщику обуви Иммануилу и сыграет с ним партию в шахматы, прерываемую вечно болтающими по телефону богатенькими клиентами. И они будут добродушно подшучивать над белыми на коса.