Деон Мейер - Остаться в живых

Ее смущало обилие возможных вариантов. Возможно, неизвестный игрок — Национальное разведывательное управление, Секретная служба или военная разведка ее собственной страны, то есть конкурирующие организации. Кроме того, всем известно, до каких размеров дошли в них недоброжелательство и коррупция.

Вторым важным вопросом было содержимое жесткого диска, потому что оно могло навести на тех, кому оно нужно.

Если Джонни Клейнтьес, помимо ЦРУ, связался с кем-то еще… каким-нибудь старым соратником, который сейчас служит в НРУ, СС или BP, если он сообщил о провокации ПРА… Нет.

Невозможно!

Потому что в таком случае не было бы никаких звонков домой Монике Клейнтьес, никто не угрожал бы убить Джонни Клейнтьеса. Зачем все осложнять? Зачем подвергать опасности собственную дочь?

Джонни запросто мог передать в НРУ копии данных, не выезжая из страны.

Значит, за всем стоит кто-то еще.

Она завербовала Клейнтьеса, она объяснила ему ход операции, она видела его рвение, оценила его преданность и патриотизм. В те несколько недель, что они работали вместе, Янина Менц пристально следила за Клейнтьесом. Ее подчиненные прослушивали его переговоры и знали каждый его шаг, знали, чем он занимается и где находится. Ничего не понятно! Утечка не могла произойти через Клейнтьеса.

Тогда через кого? Через ЦРУ?

Может быть, такое и было возможно год-два назад, но не после 11 сентября. Американцы играют всерьез, никому не делают поблажек и не раскрывают своих карт. Не оставляют ни единого шанса.

Где же произошла утечка?

Единственный человек, которому известно все, от начала до конца, — она сама.

Квинн и его подчиненные следили за Клейнтьесом и прослушивали его телефон, не зная всего. Только ей была известна вся подоплека.

Кто? Кто, кто, кто?

Зазвонил мобильник; она увидела, что это Тигр. Но сейчас ей не хотелось с ним разговаривать.

— Тигр?

— Мэм, он собирается…

— Не сейчас, Тигр. Я тебе перезвоню.

— Мэм…

Она вполне понимала его отчаяние. Один из его бойцов убит, его смерть жжет ему сердце. Кто-то должен за это заплатить. Сначала ей надо подумать; она нажала отбой.

Янина Менц вошла в зал оперативного штаба с чувством полной безысходности. Больше ей не казалось, что она подходит для выполнения важной задачи. Ей было жаль себя. А все из-за директора. Он отказал ей в поддержке и доверии. Вдруг она почувствовала себя ужасно одинокой и неопытной. Она планировала операцию, была стратегом и кукловодом. Она считала себя хорошим организатором, но никак не антикризисным управляющим. Насилие, оружие и вертолеты — не по ее части.

Но факт остается фактом: ей плохо не из-за беглеца и убитого солдата.

Нельзя погружаться в драму. Надо смотреть вперед. Думать. Размышлять. Задействовать свои сильные стороны.

Внешний жесткий диск.

Джонни Клейнтьес поступил так, как поступил бы на его месте любой опытный разведчик: заранее подготовил путь к отступлению, подстраховался. Его страховкой был Тобела Мпайипели, но Клейнтьес не оставил Монике даже настоящего адреса и номера телефона — они устарели. Если бы он на самом деле подозревал, что его используют, он бы и сам отважился на риск. Возможно, лично повидался бы с Мпайипели. Или хотя бы узнал; где сейчас находится его старый друг.

Нет, он поступил так не по привычке и не из-за того, что что-то предвидел заранее.

То же самое и с диском. Страховка, оставшаяся от тех дней, когда он отвечал за сведение воедино сверхсекретных данных. Он располагал устаревшими данными, оставшимися с прежних времен. Сведениями о сексуальных предпочтениях политических лидеров, списками предполагаемых предателей и двойных агентов. Сведениями, утратившими актуальность. Клейнтьес вспомнил о них, поняв, что по уши в дерьме. И он нашел способ как-то подстраховаться. Не надо зацикливаться на жестком диске; нельзя позволять увести себя в сторону. Янина вздохнула с облегчением. Она поняла, что идет по верному пути.

Но и эту ниточку обрывать нельзя; она может играть не в одну игру.

Надо сосредоточиться на Лусаке. Надо выяснить, кто держит Джонни Клейнтьеса. Если она это поймет, то найдет источник утечки, и перед ней откроется путь наверх.

Забудь о директоре. Забудь о Тобеле Мпайипели. Сосредоточься!

— Квинн! — позвала она.

Квинн сидел сгорбившись над своей аппаратурой. Услышав свою фамилию, он подскочил.

— Раджив!

— Что, мэм?

— Не смотри так печально. Пошли прогуляемся со мной. — В ее голосе была сила, и подчиненные это почувствовали.

К тому времени, как он позвонил в дверь, Аллисон успела принять душ, переодеться, включить музыку, закурить и сесть в кресло в гостиной, стараясь сохранить присутствие духа.

Но в тот миг, когда она услышала звонок, она забыла обо всем на свете.

Янина Менц шла посередине, двое мужчин по бокам: Квинн, смуглый, стройный атлет, и Раджкумар, невозможно толстый индус. Более странное сочетание придумать трудно. Они дошли до конца Уэйл-стрит, завернули за угол, направились к зданию Верховного суда. Все молчали, только Раджкумар громко сопел, пытаясь не отстать от них. Оба понимали: начальница увела их, чтобы их не подслушали посторонние. Поскольку они тоже были участниками заговора, они признавали за ней главенство.

Они пересекли площадь Королевы Виктории и вошли в ботанический сад, сейчас темный и полный старинных деревьев и кустарников. Голуби и белки стихли. Они с бывшим мужем приводили сюда дочерей при свете дня, но даже тогда деревья словно перешептывались, в темных уголках лежали тени, таинственные и загадочные. Янина Менц подошла к деревянной скамье, посмотрела на огни в здании парламента на той стороне и фигуру спящего бездомного на траве.

Как странно!

— Ладно, — сказала она, когда все уселись. — Рассказывайте, как обстоят дела.

Затопек ван Герден привез вино. Он открыл бутылку и разлил в бокалы, которые Аллисон достала.

Им было неловко друг с другом; их роли так переменились по сравнению с вечером. Обоим не хотелось говорить о том, что они понимали без слов; они всячески избегали смотреть друг на друга.

— Чего вы не понимаете? — спросил он, когда они сели.

— Вы говорили о генетической предрасположенности.

— А, вот вы о чем.

Он посмотрел на свой бокал. Между пальцами поблескивало красное вино. Потом он поднял голову, и она поняла: он хочет, чтобы она сказала что-нибудь еще, открыла перед ним дверь. Аллисон ничего не могла с собой поделать; она задала вопрос, которого боялась.

— У вас есть кто-нибудь? — Она поняла, что выразилась недостаточно ясно. — Вы с кем-нибудь встречаетесь?

— Нет, — ответил он, и уголки его губ дернулись вверх.

— Что? — переспросила Аллисон, хотя почувствовала, что спрашивать незачем — все и так ясно. — Мы… мужчины и женщины… такие разные. Отличие между нами для меня по-прежнему… загадка.