Деон Мейер - Остаться в живых

Он прибавил газу и снова попробовал завестись. На сей раз мотор взревел, мотоцикл вздрогнул. Он убрал ногой подножку и повернул руль. Медленно выкатываться нельзя; остается газануть и выпрыгнуть. Вертолет стоял на обочине дороги, лопасти стальной птицы еще вращались. Прогреть мотор — и вперед.

Первый пилот следил за ним с бесстрастным видом.

Тобела сделал глубокий вдох. Сейчас или никогда! Выжал сцепление. Первая передача. Газ. Отпустил сцепление. Мотоцикл рванулся вперед, подпрыгнул… Он едва не выпал из седла. Заднее колесо опустилось на землю; он притормозил, чтобы не умчаться с шоссе в саванну, и остановился. Сердце глухо колотилось в груди: господи, получилось! Тобела оглянулся. Первый пилот вскочил и побежал к вертолету, в салоне лежал «хеклер-кох», вот что все время подсказывало ему подсознание — не забыть пистолет-пулемет! — но было уже поздно, назад пути нет. Он помчался вперед. Вторая, третья, четвертая скорость, что-то ударило в мотоцикл, пятая, сто шестьдесят километров в час, он продолжал давить на газ. Куда попала пуля?

Поняв, что оторвался, он перестал прибавлять скорость. Интересно, достаточно ли сильно ненавидит его вертолетчик, чтобы пуститься за ним в погоню на «ориксе»?

Янина Менц все основательно продумала. Она отправилась в кабинет директора.

— Сэр, мне очень нужно поговорить с вами, только не здесь.

Он кивнул, взял куртку с вешалки, не спеша оделся и придержал перед ней дверь. Они спустились вниз на лифте и вышли на улицу. Директор вежливо держался на шаг позади нее. Она повела его по Лонг-стрит, зная, что кафе до сих пор открыто. Центр города еще жил полной жизнью: молодежь, туристы с рюкзаками, такси, мопеды. С верхнего этажа доносилась громкая музыка. Директор рядом с ней казался скрюченным коротышкой, и Янина невольно подумала, какое странное зрелище, должно быть, они представляют. Что думают люди, увидев белую женщину в деловом костюме, которая идет рядом с маленьким чернокожим горбуном?

Свободный столик нашелся в глубине зала, рядом с витриной, в которой были выставлены пирожные.

Директор отодвинул для нее стул. Его безукоризненные манеры иногда раздражали. Сколько можно? Янина Менц устала от недомолвок.

Он не посмотрел в меню.

— Вы считаете, что нас прослушивают?

— Сэр, я обдумала все обстоятельства и пришла к выводу: где-то произошла утечка. У нас или у Люка Пауэлла.

— Во второй вариант вы не верите?

— Такая возможность есть, но она маловероятна.

— А как же Джонни-коммунист?

— Я думала о нем; и чем больше думала, тем маловероятнее мне кажется эта версия.

— Почему?

— Он бы не стал подвергать опасности собственную дочь. Он бы не оставил ей старый адрес и телефон Мпайипели. Если он собирался шантажировать ЦРУ, он бы поступил по-другому. Есть много способов… По правде говоря, вся история кажется мне непонятной.

— Ясно.

— Вы по-прежнему считаете, что все дело в Джонни?

— Я больше не знаю, что и подумать, — устало сказал директор.

Янина посмотрела ему в лицо. Кто он такой, ее шеф? Он уже немолод, ему под шестьдесят; долгие годы интриг и подковерной борьбы начинали сказываться на нем. Пока молодая черноглазая официантка с непроницаемым выражением лица принимала у них заказ, Янина исподтишка наблюдала за своим собеседником. Мечтал ли он когда-нибудь о чем-то более высоком? Собирался ли подняться в более высокие сферы, войти в круг «особо приближенных лиц»? Хотелось ли ему, когда он боролся с режимом апартеида, подняться на вершины власти? Он умный человек, и его достоинства видны сразу. Что его удержало, почему он остался в стороне? Почему довольствуется своим достаточно скромным постом, почетными званиями и белоснежными шелковыми рубашками?

Видимо, директор неправильно истолковал ее взгляд.

— Янина, вы и в самом деле подозреваете меня?

Она глубоко вздохнула и улыбнулась, как бы извиняясь.

— Сэр, мне пришлось обдумать и это предположение.

— И к какому выводу вы пришли?

— Снова маловероятно.

— Почему?

— Вы могли догадываться только о том, что Джонни Клейнтьес — один из многих, за кем мы следим. Только я знала, в чем дело.

Директор медленно, безрадостно кивнул; он заранее знал, что будет дальше.

— То же самое можно сказать и об остальных, — заметил он.

— Да, и я в полном недоумении.

— Значит, утечка не у нас.

— Не знаю…

— Если, конечно, это не вы.

— Верно. Если не я.

— Но это невозможно!

— Сэр, позвольте говорить с вами откровенно. Мне кажется, в последнее время вы стали по-другому ко мне относиться.

Им принесли кофе, и пришлось подождать, пока официантка отойдет.

— После сегодняшнего утра, после встречи с Пауэллом, — пояснила она.

Директор не спеша вскрыл пакетик с сахаром, всыпал его в чашку. Потом поднял голову и посмотрел ей в глаза.

— Я больше не знаю, кому можно доверять.

— Почему, сэр? Что изменилось?

Директор поднес фарфоровую чашечку к губам, отпил кофе и осторожно поставил чашку на блюдце.

— Я не могу дать вам осмысленный ответ. Не могу изложить свои соображения по пунктам. Просто у меня возникло такое чувство, и мне жаль, что мое отношение вас задевает. Скорее всего, вы тут совершенно ни при чем.

— Тяжелое чувство, должно быть.

— Да, неприятное. Мне кажется, что меня куда-то ведут с завязанными глазами.

Когда Тобела слез с седла у отеля «Ливингстон» в Габороне, он едва держался на ногах. Чтобы не упасть, ему пришлось опереться на своего стального коня; перед глазами плавали сверкающие звезды. Он нагнулся и подождал, пока восстановятся равновесие и зрение.

Обойдя мотоцикл, он увидел пробоины.

Две пули попали в правый багажный отсек. Аккуратные дырочки на черном поливиниле были почти незаметны. В правом отсеке находилась его сумка.

Он расстегнул ремни и вытащил сумку. Так и есть, пробита.

Тобела взял сумку и направился в гостиницу.

Ночной портье спал на стуле. Тобеле пришлось позвонить в колокольчик. Тогда портье, зевая, встал за стойку и придвинул ему анкету. Тобела начал ее заполнять.

— Вы принимаете южноафриканские ранды?

— Да.

— В это время можно где-нибудь поесть?

— Позвоните в обслуживание номеров: девяносто один. Будьте добры, ваш паспорт.

Он вручил портье паспорт. Тот наскоро сличил номер и вернул документ. Потом протянул ключ от номера.

В ожидании лифта Тобела обернулся. Портье снова заснул.

Номер оказался просторным, кровать под пестрым покрывалом — божественно мягкой, взбитые подушки так и манили прилечь.

Сначала принять душ. Сделать перевязку. Поесть, попить.

А потом спать — господи, как хочется спать!

Он расстегнул сумку и вытряхнул все содержимое на кровать. На первый взгляд ничего не пострадало, даже сумка с туалетными принадлежностями цела. Потом он взял в руки внешний жесткий диск и понял: вот оно! Обе пули угодили в середину почти квадратной коробочки, разворотив и металл, и пластмассу, и микросхемы. Все данные безвозвратно пропали.