Сара Рейн - Темное разделение

Но у нее будут близнецы, и это единственное, что имеет значение.

Роз Раффан была совершенно спокойна в отношении того, как развивалась ее дружба с Мелиссой Андерсон. В ее работе приходилось быть осторожной с такими вещами. Когда люди находятся в больнице, их ценности зачастую меняются, и они порою устанавливают эмоциональные отношения с медсестрами и докторами. Обычно это связано с зависимостью и снижением в такой обстановке социальных барьеров. Роз это говорили во время обучения и предупреждали о том, что нельзя слишком близко сходиться с пациентами. Но она не считала, что дружба между нею и Мелиссой объясняется этими причинами. Ей казалось, что она не переходит допустимые границы.

Тетка, которая вырастила ее, всегда говорила, что удача редко приходит к тем, кому она по-настоящему нужна, и Роз знала, что это чистая правда. Взять, к примеру, Мелиссу Андерсон. Можно было подумать, что она должна быть более чем довольна, более чем счастлива, живя такой жизнью, которая ей досталась. Но достаточно поговорить с ней две минуты, и становилось понятно, что она совсем не счастлива. И это несмотря на то, что у нее был муж, который прекрасно обеспечен по сравнению со многими другими, и хороший дом, и, скорее всего, потрясающе интересная жизнь впереди, если Джозеф Андерсон станет членом парламента. Роз была почти уверена, что он наверняка станет: у него было такое замечательное мировоззрение. Роз сама выросла на таких же принципах, и было радостно увидеть кого-то, разделяющего их. Уважай Господа, и люди будут уважать тебя. Всегда делай то, что считаешь правильным, несмотря на последствия.

Достаточно было послушать мистера Андерсона, чтобы понять, что он действительно руководствуется этими принципами. В наши дни найдется не много людей, готовых отстаивать свои религиозные убеждения, но Джозеф Андерсон был готов, и Роз уважала его за это, хотя она и считала, что он неправ, запрещая операцию.

Близнецы. Оставалось надеяться, что Мелисса будет считать себя счастливой, что родила их. Роз не была уверена в этом. Она несколько раз думала, что Мелисса вообще не представляет, как ей повезло.

А еще она думала, что Мелисса, скорее всего, не представляет, как ей повезло, что у нее такой хороший, надежный, богобоязненный муж.

Из дневника Шарлотты Квинтон

30 января 1900 г.

Все еще не могу поверить, что мне удалось обмануть Эдварда, этого хорошего, надежного, богобоязненного мужа, и остальных домашних (включая мать Эдварда!) и что Мэйзи-Дэйзи и я уже едем в Западную Эферну.

Пишу это в поезде (здесь хотя бы не трясет, разве что когда мы переезжаем стрелочные переводы, так что это отличная возможность обновить записи в дневнике). Мэйзи никогда раньше не была в поезде, очень волнуется, сидит выпрямившись на краешке сиденья и широко раскрытыми глазами испуганно смотрит в окно. Она хотела вернуться домой, когда мы подъехали к Паддингтон-Стэйшн, пришлось усадить ее и успокоить. Я объяснила про силу пара (не уверена, что сделала это абсолютно правильно). Справедливости ради нужно сказать, постоянное стремительное движение людей и машин, неожиданные выбросы струй пара от поездов — все это слегка устрашает. Флой увидел бы всевозможные картинки: он бы страстно говорил о железных и стальных двигателях, дышащих огнем, как современные драконы, и провел бы аналоги с каким-нибудь дантовским адом, а потом включил бы все это в книгу. Но я вижу только поезда и людей и чувствую запах горячего железа, и только Господь знает, что видит Мэйзи, бедное создание.

Миссис Тигг собрала нам корзину с едой: «Ведь вы же не можете отправиться в поездку без надлежащей пищи, мадам», словно Уэльс-Марш находится на краю вселенной — и Эдвард заказал купе первого класса, потому что его жене не подобает путешествовать каким-то другим образом.

Позже

В корзине с едой лежит холодная курица и ветчина, Ржаной хлеб и масло, сэндвичи с яйцом и салатом и сливовый пирог миссис Тигг. И еще две маленькие бутылочки ее вкуснейшего лимонада, так что у нас тут настоящий банкет.

Поезд все еще трясется по сельской местности, и сейчас мы проезжаем уродливые промышленные города центральных графств. Слезливый дождь стекает по чумазым окнам нашего вагона, но я вижу фабрики с серыми крышами и облаками дыма над ними, и порою мелькают узкие улицы с прилипшими друг к другу домами, где живут муравьи-рабочие, снующие между домами и заводами. Туда-сюда, туда-сюда, вперед-назад, как лемминги, они и света белого не видят, бедняжки. Возможно, однажды кто-нибудь — кто-то с проницательностью Флоя — найдет способ зафиксировать эту серость и тусклость и туманные от дождя фигуры.

Рассказала сейчас Мэйзи, как детьми мы часто сочиняли песенки в поезде, чтобы попадать в ритм постоянного перестука колес, но она не поняла, потому что у нее не было такого детства. Я бы научила Виолу и Соррел петь эти песни — или, возможно, они придумали бы свои, — но этого уже никогда не случится. (Однако я все еще храню одно мимолетное воспоминание — маленькие теплые пальчики, решительно обвившие мои. Пока я помню это, я не верю, что потеряла их навсегда.)

Говорю себе, что будут другие дети — доктора уверяют, нет причин не заводить других, дети будут совершенно нормальными, — но как-то не могу радоваться этой мысли. Эдвард искренне говорит, что он очень хочет сыновей, но у меня есть ужасное подозрение, что сыновья будут все в него, и это очень печальная перспектива.

Вопрос: как я найду смелость вернуться к Эдварду после того, как решу эту проблему с Мэйзи?

Ответ: не имею ни малейшего понятия. Но я знаю, что придется.

Мы почти приехали. Путешествие было долгим, и еще эта утомительная задержка на линии какое-то время назад, так что мы стояли почти час, но поезд уже замедляет ход, и впереди у нас только маленькая остановка прямо перед Западной Эферной. Если нагнуться вперед и протереть запотевшее окно перчаткой, я смогу увидеть свет от фонарика станционного смотрителя, подающего сигналы машинисту. Мы уже дома.

Дом. Как много воспоминаний связано с этим словом. Я помню, я помню дом, где я родилась… Рождество, лето и весна. Потрескивающие поленья в камине, и ягоды на деревьях, и желтеющие лютиками луга.

И восторг путешествия — я обожаю путешествия. Ездить в Лондон за покупками, или в гости, или на дни рождения, сначала детские, потом на настоящие вечеринки с танцами, но всегда возвращаться в Западную Эферну. Поезд всегда пел свою собственную песенку, когда мы ехали домой, и колеса выстукивали: домой, домой…

Я помню, я помню розы: красные и белые… И извилистая дорожка с бордюрчиком, таволга и сирень летом. Я впервые поцеловалась на этом бордюрчике — у отца был бы приступ, а мама пришла бы в ужас. Мне было четырнадцать, когда это случилось, а мальчик был кем-то из местных, я забыла его имя. Какой шлюхой надо быть, чтобы не помнить того, кто впервые поцеловал меня.