Дэвид Пис - 1977. Кошмар Чапелтауна

– Эрик…

Он приходит в себя, кивки замедляются.

– Эрик, я знаю про твои дела. Просто скажи мне, где она, и все кончится.

Он смотрит на меня, белки его глаз – в красных никотиновых прожилках, из-за расширенных зрачков не видно синевы. Он говорит, пуская слюни:

– Я был ее сутенером, но это было давно. Она сама просила…

Мои кулаки сжимаются, он вздрагивает, но я спохватываюсь:

– Эрик, правду…

У него текут слезы.

– Это правда.

Я поднимаю его, мы шатаемся, как пара пьяниц на дискотеке.

Я прислоняю его к капоту «Гранады-2000» цвета морской волны.

– Так где она?

– Я не знаю. Я ее уже больше полугода не видел. Я отряхиваю его куртку от гравия и обрывков бумаги.

– Эрик, ты врешь. А врать ты не умеешь.

Он тяжело дышит, обливаясь потом в своей дурацкой замшевой куртке.

Я говорю ему:

– Ее в пятницу вечером замели.

Он сглатывает, его трясет.

– Здесь, в Мэннингеме.

– Я знаю.

– Я знаю, что ты знаешь, падла. Потому что она тебе звонила, так ведь? Хотела встретиться.

Он качает головой.

– Чего она хотела?

Я снимаю кусочек дерьма с его воротника и жду.

Он закрывает глаза, кивает:

– Денег, она хотела денег.

– Дальше?

– Сказала, что у нее кое-что есть, какая-то информация.

– Какая?

– Она тебе не говорила?

– Эрик…

– Об ограблениях. Больше она ничего не сказала, ей было неудобно говорить по телефону.

Я глажу его по щеке:

– И что, ты устроил эту встречу?

Он качает головой.

– Вместо этого ты послал фургон, да?

Он качает головой еще быстрее.

– И они ее взяли, так ведь?

Быстрее.

– Ты просто хотел ее как следует проучить, да?

Из стороны в сторону, быстрее.

– А она, значит, попросила их позвонить тебе?

Быстрее.

– Они и позвонили, так ведь?

Еще быстрее.

– Ты мог бы их отозвать, правда?

Его трясет.

– Мог бы сказать им, чтобы они ее отпустили?

Я хватаю эту проклятую жирную морду и кричу:

– Так какого же хера ты этого не сделал, а? Ты, бля,…баный-пере…баный кусок дерьма!

Его глаза, его слабые слезящиеся глаза застывают:

– Она твоя. Ты ее забрал.

Он – в моих руках, он – мой, и я могу убить его, могу мочить его башку об асфальт до тех пор, пока она не расколется, закинуть его в багажник его новенькой «гранады» и бросить ее где-нибудь за городом, или столкнуть ее в карьер, или в озеро, или с обрыва в море.

Но я этого не делаю.

Я сталкиваю жирного мудака с капота машины и сажусь в нее.

А он стоит – прямо перед своей новенькой «Гра-надой-2000» цвета морской волны, пялится в лобовое стекло на меня, сидящего за рулем, за его рулем.

Я завожу мотор, его мотор, думаю: только дернись – и я закатаю тебя в асфальт твоей же собственной тачкой.

Он отходит в сторону, шевеля губами, как в замедленной съемке, его рот – черная дыра угроз и обещаний, похвал и проклятий.

Педаль в пол.

Я уезжаю прочь.

В аду, в угнанной машине, среди красных фонарей, в потерянном мире.

Прочь из Брэдфорда, шоссе А650 – Уэйкфилд-роуд, Тонг-стрит, Брэдфорд-роуд, Кинг-стрит, пересекающая шоссе М62 и Ml, – прямо в Уэйкфилд, поворот на Донкастер-роуд – в одно-единственное место, в последнее оставшееся у меня место:

Кафе и мотель «Редбек».

Я сижу на очередной одинокой стоянке, передо мной поле Хит Коммон, три черных, не зажженных костра на фоне чистого вечернего неба, в ожидании своих ведьм.

Я достаю из кармана ключи.

Вот я и на месте – в комнате номер 27.

В аду, в угнанной машине, среди красных фонарей, в мире, таком же потерянном, как мы сами.

Мне приснилось, что я сижу на диване в какой-то комнате. Хороший диван, трехместный. Приятная комната, розовая такая.

Но я не сплю, я бодрствую.

В аду.

Джон Шарк: Вы это видели, Боб? (читает): На фоне праздничных мероприятий чувствуется недовольство левых экстремистских группировок, распространяющих наклейки антимонархистского характера и публикующих статьи, в которых Юбилей характеризуется не иначе как самое отвратительное оскорбление, нанесенное рабочему классу в 1977 году.

Слушатель: Да все это – ерунда, Джон. Рабочий класс? Эти люди не имеют ничего общего с рабочим классом. Это – кучка студентов, мать их за ногу. Настоящий рабочий класс – за Юбилей.

Джон Шарк: Вы думаете?

Слушатель: Конечно, это же два дополнительных выходных и повод нажраться до поросячьего визга.

С неба лило, как из унитаза.

Прямо, бля, стена воды – по шести полос ному шоссе, пустому по случаю Юбилея.

Над вересковыми пустошами, через вересковые пустоши, под вересковыми пустошами:

Трахну тебя – ты уснешь.

Поцелую тебя – ты проснешься.

Никого. Ни машин, ни грузовиков – ничего:

Заброшенные места, неосвоенные территории.

Мир исчез молниеносно, как после взрыва.

Но здесь никого нет, никого не осталось, почему же я просыпаюсь таким разбитым?

Я выключил юбилейный хит-парад и нажал газ, кассеты в голове орут на полную громкость:

Дневник, предположительно находившийся в сумке убитой женщины, может подсказать имя ее убийцы.

Двадцатишестилетняя Клер Стрэчен была найдена избитой до смерти в заброшенном гараже, расположенном в четверти мили от центра Престона. Прошлой ночью полицейские ходили по домам и опрашивали граждан в надежде, что они помогут им выйти на след убийцы.

Последний раз мисс Стрэчен видели живой в четверг, в 10:25 вечера, когда она покинула дом своего друга. Ее тело обнаружила случайная прохожая, проходившая мимо открытых ворот гаража, который находится в Престоне, на Френчвуд-стрит.

На состоявшейся сегодня пресс-конференции начальник городского уголовного розыска Альфред Хилл сообщил, что мотивом убийства, вероятнее всего, послужило ограбление. Он также предположил, что дневник, находившийся в исчезнувшей с места преступления, сумке потерпевшей, может содержать в себе важнейшую информацию о причинах случившегося.

В своем выступлении он заявил: «Я с нетерпением жду данных о всех жителях Престона, исчезнувших из города в четверг». Следователь Хилл, второе лицо в ланкаширском уголовном розыске, возглавил группу из восьмидесяти следователей, занимающихся поисками убийцы.

Мисс Стрэчен, уроженка Шотландии, жила в Авенхемском районе Престона. Она также пользовалась фамилией Моррисон.

Крутая полицейская хроника, да не с той стороны холма и не того года:

1975.

Эдди нет, Кэрол мертва, ад – за каждым углом, за каждым закатом.

Мертвые вязы, тысячи мертвых вязов.

Отнятые у газетных вырезок, вырванные из кассет.