Джим Хоган - Шифр Магдалины

Ему посчастливилось — он пока жив, и в этом заключалась главная трудность. Удача подобна моряку: сегодня она в одном порту, а завтра совсем в другом. И никогда нельзя быть уверенным, задержится она надолго или покинет вас уже через несколько минут. В конце концов, в удаче нет ничего хорошего, потому что счастливчики всегда искушают судьбу. И неминуемо наступает мгновение, когда удача уходит от них, иссякая, словно песок в песочных часах, — и вот былые счастливчики в одночасье становятся отверженными фортуной.

Тем не менее спасся-то он именно благодаря удаче, а не хитрости. Просто в тот момент, когда головорезы из Отдела изучения проблем безопасности явились к дверям его дома со всем своим инструментарием, включая и порнороман, Данфи по чистой случайности не было дома. Но дома был Роско, и вот Роско мертв. Такая уж удача у Роско.

С Данфи все обстояло иначе. Если бы уборщица взяла выходной, его бы постигла участь Роско. Но она не взяла выходной. Она пришла вовремя, нашла Роско и позвонила в полицию. Если б не она, Данфи вернулся бы в темный и безмолвный дом, расположенный в пригородной мышеловке, кишащей людьми в черных костюмах и галстуках ленточкой. Вместо этого он оказался среди полицейских машин и ослепительного света фар.

Благодаря тому, что в гостиной находились представители полиции графства Фэрфакс, головорезы из Отдела изучения проблем безопасности не смогли задержать его. Скорее всего Матте даже не сообщили о бегстве Данфи до следующего утра, то есть до того времени, когда его автомобиль уже стоял в Ньюаркском аэропорту, а сам Данфи мчался в автобусе в Монреаль.

Значит, пока ему сопутствует удача. Но сколько еще времени она будет его спутницей? День, неделю или…

Вот в том-то и дело, подумал Данфи. День или неделю… Дальше уже идут фантазии. В любом случае ему понадобятся деньги. Много денег. Бегство — дорогое развлечение, а наличные, которыми он располагает, очень скоро закончатся.

Он заерзал в кресле, почувствовав внезапный приступ злобы, выглянул в иллюминатор в бескрайнюю пустоту за бортом самолета. Темнота вверху, темнота внизу, темнота у него в душе. В иллюминатор ничего невозможно было разглядеть, но Данфи знал, что где-то за стеклом встречаются ночь с океаном, создавая незримую черту горизонта. Он знал также, что где-то там люди в черных костюмах и галстуках ленточкой показывают его фотографию работникам билетных касс и продавцам магазинов.

А еще Данфи знал, где взять необходимые деньги. У него в дипломате лежал конверт с печатью с изображением ее величества. Он лежал там уже несколько месяцев, с того самого дня, как Джек уехал из Англии. С конвертом этим была связана довольно значительная сумма денег, правда, принадлежавших не Данфи.

Он сделал глоток виски и вскрыл конверт, адресованный Роже Бламону до востребования в Марбелле. [16] Городок на юге Испании. В конверте находились регистрационные документы по компании «Сирокко», карточка с банковской подписью, выписанная от руки депозитная квитанция и полдюжины чеков, выпущенных «Приват-банком» в Сент-Элье на острове Джерси. В обычном сопроводительном письме пояснялось, что отпечатанные чеки отошлют Бламону сразу, как только карточка с подписью будет возращена в банк.

Бламон был жилистым корсиканцем, питавшим слабость к костюмам от Армани и наручным часам в стиле хайтек от Брейтлинга. Он был настоящим красавцем и в то же время совершенно явным психопатом, связанным одновременно и с преступным миром Марселя, и с правыми политическими кругами. Злобный антисемит, он издавал журнал под названием «Contre la boue» («Против грязи»), в котором помимо прочего настаивал на насильственной депортации иностранной бедноты. Название для журнала было заимствовано у одной более не существующей военизированной группировки — когда-то оно было начертано на их белоснежном знамени. Члены названной группировки прославились нападениями на школьников турецкой национальности, на «голубой» бар в Арле и на синагогу в Лионе.

Джек презирал Бламона, и не только за политические взгляды. Высокомерие корсиканца не имело границ, и порой Данфи казалось, что ничто не доставляет ему такого удовольствия, как несчастья окружающих. Проще говоря, ему нравилось «опускать» людей. Как в свое время он «опустил» и Данфи.

За год до того во время визита Бламона в Лондон они с Данфи в Сити за бутылкой дешевого вина порешили одно дело, а затем и еще одно. Из них двоих больше выпил Бламон, и когда они закончили, он положил руку Данфи на плечо и доверительно шепнул:

— Мне нужна баба.

Данфи попытался отшутиться:

— Нам всем нужна баба.

— Но ты ведь найдешь мне какую-нибудь, хорошо? Я в «Ландмарке». Пусть она придет туда часам к трем.

После чего бросил горсть монет на стойку и отодвинул стул, словно собираясь уходить.

Данфи поднял руки, демонстрируя полное непонимание.

— Ты меня, наверное, с кем-то перепутал, — сказал он. — Я консультант, а не сутенер.

— О? Неужели?

— Да. И если тебе нужна шлюха, подойди к любой телефонной будке. Там все стекла заклеены их адресами и номерами.

Бламон мгновение сидел молча, словно обдумывая слова Данфи. Затем сказал:

— Себе ты можешь искать бабу где угодно и как угодно, дружок, но мне к трем часам ты пришлешь в «Ландмарк» хорошую девчонку, в противном случае завтра я найду себе другого консультанта.

И Данфи сделал то, что от него требовали. Нашел проститутку и отослал ее в «Ландмарк», потому что не мог позволить себе разбрасываться такими клиентами, как Бламон. Корсиканец участвовал в сложной схеме по отмыванию денег, которой заправляла группа фашистов из Осло. Через них проходили громадные суммы, и по крайней мере часть этих денег поступала от некой вооруженной группировки, базировавшейся в Штатах. Названной схемой заинтересовались ФБР, ЦРУ, Администрация по контролю за применением законов о наркотиках. Данфи понимал, что проникновение внутрь организации может стать его самой главной служебной удачей. Провала же операции он никогда себе не простит.

Поэтому Бламон заслужил то, что получил, а точнее, не получил — карточки с подписью, которые Данфи так и не собрался ему отправить. Он мог легко исправить оплошность, бросив конверт в почтовый ящик. Но с какой стати это делать? Бламон — подонок, и в любом случае деньги достались ему нечестным путем.

Как правило, Данфи открывал счета своих клиентов с чисто символическими вкладами. Пятьдесят фунтов были типичной суммой. Но с «Сирокко» дела обстояли иначе. Данфи уже организовал дюжину корпораций для Бламона, когда одним зимним днем корсиканец явился к нему в офис с предложением. Томно раскинувшись в широком кожаном кресле, Бламон сказал, что хочет открыть счет «Сирокко» с кредитным лимитом, обеспеченным акционерным капиталом. За помощь в том, что он назвал «трансакцией, связанной с некоторыми сложностями», Бламон обещал Данфи три процента комиссионных от объема капитала.