Джордж Грин - Присяжный заседатель

— Это верно, что без вариантов. Кажется, нам, ребята, здорово повезло, а?

Он смотрит на Гарри, Гарри смотрит на него. Они понимают друг друга без слов: дело здесь нечисто.

Энни накладывает в тарелку неаппетитного салата и, высоко держа поднос, направляется вдоль стола туда, где сидит кларнетист.

Энни принимается за работу. Когда-то в прошлом она имела дело с музыкантами — это сейчас пригодится.

Завести разговор о джазовом ансамбле, в котором играет Уилл, проще простого. Потом он рассказывает ей о детях, которым преподает музыку. Они болтают о Бенни Гудмене, о Моцарте, о Гершвине. После этого естественным образом переходят на любимые фильмы. Уилл любит фильмы про Ирландию. Энни не столько говорит, сколько слушает. Выясняется, что кларнетист любит кататься на байдарках, особенно по морю — ему ужасно нравится скользить в маленькой лодке по огромным волнам. У кларнетиста зажигаются глаза, и Энни слушает его с не меньшим энтузиазмом.

На душе у нее скребут кошки. Кормят в отеле отвратительно, лампы дневного света вызывают головную боль. Но Энни не подает виду — она знает, что остальные прислушиваются к их разговору. Самое главное, что кларнетист не на шутку разговорился. Энни улыбается ему, делает вид, что рассказ о байдарке ей необычайно интересен. Уилл сообщает, что у него есть небольшой домик на морском побережье в Джорджии. Иногда он катается на лодке по ночному морю, и весла рассыпают целый звездный дождь из фосфоресцирующих капель. На лице у Энни появляется мечтательное выражение. За все время она поднесла ложку ко рту всего три раза. Отодвинув тарелку, она наклоняется к кларнетисту.

— Знаете, что мне в вас нравится? Вы не боитесь риска. Вот почему с вами так интересно спорить. У меня такое ощущение, что вы способны взглянуть на одно и то же дело с разных сторон. Например, вы не отвергаете с ходу версию о невиновности Боффано. Вам до всего нужно дойти своим умом. Вы не такой, как они, — шепчет Энни.

«Они» — это остальные присяжные, иными словами, тупой и равнодушный мир посредственностей.

— Да, мне хочется во всем разобраться, — кивает кларнетист. — Я пока еще не пришел к окончательному выводу.

Он чешет кудлатую башку.

— Послушайте, Энни, если хотите, я возьму вас покататься на байдарке.

— Это было бы просто чудесно, — взмахнув ресницами, отвечает она. Потом отводит взгляд в сторону — кажется, это называется «строить глазки».

В это время она думает: неужели ты в самом деле считаешь, безвольный тюфяк, что я стану с тобой встречаться после того, как ты выпустишь убийцу на свободу? Если ты мне когда-нибудь посмеешь позвонить, я сразу же брошу трубку.

Кэрью говорит напарнику:

— Ничего я не думаю. Я не думаю, что Джимми Морда прикончил Черника. В то же время я не думаю, что Джимми не прикончил Черника. Я ничего не думаю, Гарри.

Они едут на машине в отель «Карузо», за рулем сидит Гарри.

— Но если это действительно сделал Джимми, — продолжает Кэрью, — мы в заднице, это уж точно. У Джимми всегда железное алиби. «В субботу? — скажет он. — В три часа ночи? Конечно, помню. Я выступал на Си-эн-эн в программе Ларри Кинга. Президент Соединенных Штатов как раз вручал мне почетную медаль Конгресса. А почему, собственно, вы меня об этом спрашиваете?» Или что-нибудь в этом роде.

Они сворачивают с шоссе на улицу, едут мимо семинарии.

— Но, вообще-то, дело отдает тухлятиной, а? — вздыхает Кэрью.

— Ты хочешь сказать, что Джимми не стал бы связываться с этим выпивохой?

— Конечно. Джимми всегда имеет дело только с сицилийцами и ямайцами. Причем исключительно с профессионалами. С чего бы это он вдруг стал нанимать этого польского или чешского — кто он там был — пьянчугу? Как это могло произойти? «Вот тебе, приятель, пара килограммов героина, продай их за хорошую цену. Только не забудь у себя в блокноте записать мое имя — на случай, если тебя прикончат. Надо же облегчить ребятам из полиции их работу».

— Так в чем же дело? — спрашивает Гарри.

— Не знаю. Может, его и в самом деле убрал Джимми. Ты-то как думаешь?

— Я думаю, что мы с тобой слишком много умничаем.

— Есть, конечно, другое объяснение, — говорит Кэрью. — Ночью кто-то пробрался в кабинет, убрал все улики, а вместо них оставил на столе этот блокнот. Но, конечно…

— Что?

— Конечно, это похоже на фантазии. Пожалуй, я слишком мудрю.

Они останавливаются перед отелем.

— Знаешь, что меня больше всего интересует? — говорит Кэрью.

— Ну?

— Просто покоя не дает.

— Ну что?

— Очень хочется знать, что означают его последние слова.

— Те, что он сказал медсестре?

— Да. «Дуб, падуб, окнот». Чертовщина какая-то.

— Может быть, это тайник, где он хранил наркоту?

— Возможно. А может быть, это какая-то зацепка, которая выведет нас на крупную дичь.

В отеле их должен ждать ночной портье, некто Джером Лекс. Встреча происходит в маленьком кабинетике за регистратурой. Мистер Лекс готов отвечать на любые вопросы, но известно ему не слишком многое. Он плохо запомнил Роджера Бойла, постояльца из номера 318. Именно Бойлом интересовался Черник. Портье запомнил лишь, что Бойл заплатил за номер вперед, причем наличными. Никто из персонала не видел, куда он уехал.

— Вы говорите, Черник не поднимался наверх? — спрашивает Кэрью. — Только задал пару вопросов и ушел? К Бойлу он не поднимался?

Джером надолго погружается в раздумье.

— Ну, мимо меня он не проходил, но есть ведь и другие входы.

— Когда он просматривал вашу картотеку, у него был взволнованный вид?

— Это еще мягко сказано.

— Может, он был напуган?

— Нет, он был в возбуждении.

— А не был ли он под градусом?

— Кто, Славко? Да он всегда под градусом.

— А героином он когда-нибудь торговал?

— Славко?! — Джером смеется.

— Значит, нет?

— Да ни за что на свете. Он был не из таких. Славко — человек нескладный, неуверенный в себе, сильно пьющий. Вечно влюбится в какую-нибудь девчонку, которой нет до него дела. Жизнь у него никак не складывалась, и все такое. Но при всем при том он был хороший парень. Он изрядно действовал мне на нервы, но я всегда относился к нему хорошо. Как бы это сказать… Он был романтик. Вот именно — романтик.

Учитель сидит в учительской, прислушивается. Поза, в которой он сидит, называется саттвасана .

Принимающее устройство включено на полную громкость.

Энни только что произнесла очередную речь, а теперь помалкивает. За нее пропаганду ведут ее сторонники.

Энни не вмешивается — кларнетист и садовник, а вслед за ними и домохозяйка из Маунт-Киско старательно обрабатывают остальных присяжных.

Мудрец правит, не давя на подданных своим весом. Когда работа сделана, подданные говорят: «Мы сделаем это сами».