Джордж Грин - Присяжный заседатель

— Ну, Лаура, — говорит садовник. — Все улики подтверждают, что приказ об убийстве отдал Учитель. Боффано в убийстве не виновен. Нельзя в таком важном деле поддаваться эмоциям.

— А у вас есть дети? — отвечает запальчиво женский голос.

— Нет.

— Если бы были, вы бы меня поняли!

В бой вступает кларнетист.

— При чем здесь дети?

Тут подает голос Энни:

— Дети всегда при чем.

Остальные затихают. Ее голос действует на них завораживающе. Учитель знает — они уже успели полюбить этот голос.

— Лаура, у меня есть сын, — проникновенным голосом говорит Энни. — Ему почти столько же лет, как тому убитому мальчику. Мне очень страшно, что с моим сыном когда-нибудь произойдет нечто подобное. Я очень хорошо понимаю ваши чувства. Вокруг нас хаос, который с каждым днем становится все кошмарнее и кошмарнее. От него не спрячешься и не убережешься.

Энни делает паузу. Остальные одиннадцать присяжных сидят и, затаив дыхание, слушают.

— Но не будем забывать, что существует закон, — продолжает Энни. — Конечно, наша система далека от совершенства, но более совершенную никто пока не придумал. Закон гласит: если не доказано, что Боффано совершил убийство, в котором его обвиняют, он должен быть освобожден. Это наша прямая обязанность. Остается лишь молиться, что в следующий раз его возьмут с поличным и он не открутится.

Учитель готов расхохотаться.

— Можно, конечно, слегка подправить закон — особенно, если действуешь из лучших побуждений. Но каков будет результат? Сила закона, и без того не слишком действенная, станет еще слабее. Это приведет к тому, что мой сын и ваш, Лаура, будут расти в обществе, где закон ничего не значит…

Учителю трудно подавить нарастающее чувство триумфа.

Что такое триумф? Что такое поражение? Иллюзии — и не больше.

Но каждая клеточка его тела ликует, в душе Учителя звучит победный гимн.

Она поистине прекрасна.

Она полна силы, ей нет равных.

Тао преподнес ему великий дар. Ее не пришлось разыскивать — она возникла из небытия сама. Когда Тао делает человеку подарок, главное — этот подарок не потерять.

Теперь Кэрью и Гарри едут по тихой, сонной улице, направляясь в госпиталь Святого Игнациуса. Они должны встретиться с медсестрой, которая видела Черника перед тем, как его убили. Вечером медсестра заступает на дежурство.

Время — шесть часов. Солнце клонится к остроконечным викторианским крышам. Гарри голоден и потому все время ворчит. Кэрью знает, что теперь от напарника не будет прока, пока он не подкрепится в больничном кафетерии. Но Фред ничего не может с собой поделать — мысли у него бьют фонтаном, и он делится ими с угрюмым коллегой.

— Почему все-таки Черник крутился вокруг отеля? Как, по-твоему, этот тип из триста восемнадцатого номера приглашал его к себе?

— Нет.

— Правильно. Иначе зачем бы Черник стал совать нос в картотеку? Ему нужно было выяснить, в каком номере остановился Бойл. Уверен, что Черник и наверх поднимался, но зачем?

— Ну, допустим, так, — говорит Гарри. — Черник крутился в вестибюле, надеясь встретить молодого красивого матроса и провести с ним безумную ночь. Вдруг видит, что Бойл роняет с балкона триста восемнадцатого номера платок и сразу же…

— Пошел ты, Гарри.

— Фред, хочешь, чтобы от меня был прок? Подожди, пока я поем.

— Гарри!

— Что?

— Останови машину.

— Это еще почему?

— Немедленно останови машину.

Гарри жмет на тормоза.

— Что такое? Ты нездоров? Задний ход.

— Ты уверен?

— Уверен.

Скрипит рычаг передачи, и машина едет назад. Других автомобилей на улице нет, поэтому никто не протестует. Метров через двести Кэрью поднимает руку, и Гарри останавливает машину.

— Ну?

— Смотри на дорожный знак.

Гарри смотрит. На перекрестке даже не один, а два дорожных знака: «УЛИЦА ДУБОВАЯ» и «УЛИЦА ПАДУБНАЯ».

— Ни хрена не понимаю, — пожимает плечами Гарри.

— Черник явно здесь проезжал, когда ехал из отеля.

— Очень может быть.

— Теперь ты понимаешь, что такое «дуб» и «падуб»?

— Не очень.

— Здесь его скорее всего подстрелили.

— Да?

Выражение лица у Гарри туповатое. Когда он голоден, мозги у него не работают.

— Или, возможно, он оставил здесь что-то важное, — продолжает импровизировать Кэрью. — Допустим, выбросил что-то из машины.

— Наркоту?

— Да. Или блокнот.

Гарри смотрит на него, как на психа.

— Какой еще блокнот?

— У частных детективов обычно есть блокнот, куда они записывают данные наблюдений.

— Да? Ты так считаешь? — вяло спрашивает Гарри, барабаня пальцами по рычагу передач.

— Слушай, на это не понадобится много времени, — просительно говорит Кэрью. — С медсестрой мы встречаемся в семь часов. У нас в запасе целый час.

— Фред, я собирался использовать этот час, чтобы подкрепиться. Я голоден, понимаешь?

— Да ладно тебе — всего десять минут. Опроси жителей соседних домов, и вперед. Хотя… Конечно, ты прав. Тебе нужен заряд калорий. Поедем, закусим, а потом вернемся.

Кэрью говорит это, потому что по глазам напарника видит: Гарри дал трещину.

Один из них берет левую сторону улицы, другой — правую.

Первый дом, куда заходит Кэрью, отличается от соседних высоким крыльцом и аккуратной каменной дорожкой. Дверь открывают две старухи, с любопытством глядящие на полицейский значок. Ни одна из них ничего не видела и не находила. Кэрью идет к следующему крыльцу. Там над входной дверью изящные фонари, круглое стеклянное оконце и аппликация в виде черного кота. Слышен женский голос, потом по ступенькам опрометью вниз сбегает ребенок.

Нет, никаких блокнотов они не находили. Еще один дом, дверь открывает солидный господин. Результат — ноль. Еще один дом. Потом еще. Потом еще. Все впустую.

На противоположной стороне улицы топчется Гарри, вид у него жалостный. Сейчас он похож на голодного щенка.

— Ладно, черт с тобой, — не выдерживает Кэрью. — Поехали.

Они садятся в машину, Кэрью включает двигатель. И тут мальчишка из второго дома подбегает к автомобилю и стучит в стекло. Когда Кэрью опускает стекло, мальчик протягивает ему маленький черный блокнот.

— Я с самого начала хотел вам сказать, но подумал, что вы подумаете, что я его украл, а я его не крал, он валялся вот тут в канаве, и я бы ни за что на свете…

Мальчишка стрекочет, не затыкаясь ни на секунду, но Кэрью его не слушает — он сосредоточенно листает странички. Гарри заглядывает ему через плечо. Почерк совершенно жуткий, разобрать что-либо трудно — к тому же уже темнеет.

— Ну-ка, открой последнюю страницу, — говорит Гарри.

Мальчишка стоит молча, двигатель выключен, вокруг гишина — лишь из соседних домов доносятся приглушенные голоса и взрывы телевизионного смеха.